Ведь, если бы не котёнок, можно было бы убедить себя, что знакомство, прикосновения, поцелуи и нежность – всё это сон. Яся делала так много раз. Слишком много раз.
После похорон родителей Яся избавилась от всех их вещей. Единственное, что осталось, – это цветная фотография. Они в парке аттракционов стоят на фоне колеса обозрения. Папа держит трёхлетнюю Ясю на руках, а она кормит его мороженым. А мама с шапкой кудрявых волос стоит рядом и снисходительно улыбается. Яся ничего не помнила из того дня. Она смотрела на этот снимок и придумывала себе счастье. Детское счастье с печеньем по выходным и поцелуями перед сном.
Первые месяцы после смерти родителей Яся не выпускала фотографию из рук. Она сплетала тюль ложных воспоминаний, чтобы завесить им каждый острый угол памяти. И теперь, когда она вспомнила о родителях, она смотрела на изящную занавеску и видела только силуэты, которые представлялись ей пикниками за городом, поездками к морю, сказками перед сном. А за тюлем лежали пыльными стопками ссоры, крики, упрёки и папины беспомощные глаза.
Сейчас эта фотография была похоронена на самом дне бельевого ящика. В темноте и покое. Как и её родители. Странная штука, чем больше проходило времени с той аварии, тем острее впивались в сердце осколки покорёженной машины. А обещали, что боль утихнет. Враньё. Боль врастает в тебя, как врастает ноготь в большой палец на ноге. И впивается в тело при каждом шаге. Но если приноровиться, не наступать на изувеченную ногу, боли почти не будет. И всё равно, что хромать придется всю жизнь. И что не побежишь теперь во всю прыть, как прежде в детстве. А удалить ноготь страшно. Вдруг это окажется ещё больнее.
А Яся всё лепила и лепила образ Артёма. Она боялась его забыть. Она не могла надышаться воспоминаниями о нём, хоть и каждый вдох причинял боль. Но было в этой боли что-то приятное, какое-то счастливое послевкусие. Длилось оно меньше секунды, но казалось настолько сильным, что боль можно было и потерпеть.
– Иди сюда, чудо лохматое, – Яся взяла котёнка и посадила на колени. – А ты ведь до сих пор без имени. Назову я тебя Максим-Михаил. Мурлычешь? Нравится, значит. Откормлю тебя, станешь большим толстым котом, будешь меня с работы дома ждать и по выходным будить ни свет ни заря.
Котёнок прижался к Ясе всем своим тщедушным тельцем и уснул. Яся положила голову на стол, закрыла глаза.