Она все куталась в свое тонкое пальто.
Отец, поднявшись, поставил бутылку мне под крест. Она была почти полна.
Папа был явно чем—то взволнован.
– Андрюх, на следующей неделе памятник тебе поставлю и оградку, – он положил руку мне на крест. – Ну, давай, пойдем мы. Люблю тебя. Земля тебе пухом и царства небесного.
Потом отец повернулся к женщине, обнял ее сзади за плечи, и они ушли.
Я сидел молча и смотрел им в след.
«Да уж пухом, – подумал я, – опять сегодня в сырости этой спать. За царство спасибо, только вот нет его, к сожалению».
Потом они сели в машину и уехали.
А я всё думал.
От этой новости мне было совсем не хорошо.
М-да уж, моя первая весть, полученная здесь, и сразу вот такая.
Я сидел молча и смотрел в одну точку.
Как и сказал вчера Михаил: – Они здесь как на исповеди, а нам приходится это слушать и принимать, другого нам теперь ничего не остаётся.
Чуть позже я услышал детские голоса.
Подняв голову, я увидел двух девочек, чьи могилки мы сегодня видели.
О чем они говорили, я не разобрал.
Девочки прошли мимо, держась за руки, не обратив на меня никого внимания.
День подходил к концу. Дождь, слава богу, к вечеру совсем перестал лить и в тучах появились просветы.
Михаила до сих пор не было. Наверное, задержался у Николаича. А может быть и ещё к кому зашел, не знаю.
Водку, которую оставил отец, я так и не трогал.
Посидев ещё немного, так и не разобравшись в своих мыслях, я полез обратно в могилу.
Буду снова ждать…
Больше мне ничего не остаётся. Как и всем, находящимся здесь, по эту сторону жизни.
Только ждать…
В этом теперь и заключается наша суть умерших. Ждать и иногда сниться им – живым.
Всё хорошо, я был дома.
Из кухни доносился приятный запах еды. Это было воскресенье и мама, как обычно, стряпала в этот день пироги.
Из телевизора на кухне доносилась музыка.
Мама любила слушать по Муз-тв передачу «Золотая лихорадка».
Там звучали песни групп: «Мираж», «Ласковый май» и других – песни времен ее молодости.
В окно моей комнаты светило яркое летнее солнце, штора едва колыхалась от лёгкого дуновения ветра в приоткрытую форточку.
Мне пятнадцать лет. Каникулы.
Я неспешно потянулся.
В комнату с полотенцем на плече вошла мама.
– Проснулся уже?
– Да, а сколько времени, мам? – потягиваясь, спросил я.
– Одиннадцать утра.
Мама раздвинула шторы шире, и солнце ещё ярче осветило комнату.