– Понимаете, мальчик получил обморожения, и скончался вчера в больнице от воспаления лёгких, – затрещала женщина с чёрными лычками на плечах, – бедняжка, совсем сгорел изнутри. Мы трактуем это как убийство, либо нанесение тяжёлых увечий, понесших смерть, и объявляем вашего сына в розыск, открывая сегодня дело по этому инциденту.
– Сына? – Едва дошло Марксонзу, что это умер же Эдвин.
– Да, вы пока свободны, здесь распишитесь, об обязательствах нам сообщить, в случае, когда узнаете что-либо о сыне или же когда он объявится. Просто убийство по халатности – это у меня первый такой случай за всю карьеру. Это недопустимо в нашу новую эпоху. Ваш сын будет предоставлен самосуду и жестоко покарается, в этом не сомневайтесь! – Съежила морщины-иголки вокруг рта полицейский.
Старик на мгновенье прикоснулся большим пальцем правой руки к сканеру и ушёл прочь из кабинета с огромным осадком на душе. Теперь поползёт молва по поселению, что Трэвис убийца. Что у них там произошло с Эдвином, не ясно. Пойти к его отцу Марксонз не смог бы, ведь сразу представил, как тот забивает до смерти его сына на самосуде в камере для убийства. Мысли поползли теми мерзкими длинными змеями из Вьетнама, которых показывали ещё в детстве когда-то на школьном экране в одном из фильмов про войну. «И ни слова о пропавшем траке, надо же… Вот те на…» – Недоумевал старик, сплюнув на пол коридора он заворчал вслух:
– Привезли сюда, и не вернули на место, у полиции точно мозги навыворот. И кто их туда только набирает?
Поймав попутный трак домой, Марксонз старший решил непременно сразу же лечь спать, чтобы перезагрузить этот ужасный день. А после, проснувшись ещё раз смыть с себя эти ужасные эмоции в душе под жёсткими струями горячей воды. «Страшно жить, когда нет выхода, и некуда убежать. Когда полностью зависим от всего своего диктаторского окружения, что в свою очередь называет тебя и каждого вокруг псевдо свободным. Эта безысходность как чёртова паутина, ловушка общества, их этой доминирующей корпорации…» – Размышлял старик, – «ловушка, созданная прошлыми поколениями, которые умудрились расхлебать и расплавить планету в считанные годы своими заводами и жирным мясом. Да, день с себя смыть то можно, но травма в сознании останется навсегда. Порой кажется, что даже этот снег, что повсюду вокруг – кричит от боли, а от этой каждой снежинки прямо веет смертью. Ведь трупы сжигают в коптильной капсуле, а седой пепел развеивают над бескрайней белой пеленой, что смешивается потом там в коктейль досады. И Эдвин ещё недавно был, а сегодня уже полиция утверждает, что его нет, и Трэвиса рядом нет. И жены нет. Так назовите хоть пару причин, чтобы искать во всём оставшемся смысл…» – Ещё долго сидел старик на кухне в одиночестве, прикрывая глаза грубыми и сухими ладонями.