«Мое имя – Шерлок Холмс. Мое занятие – знать то, чего не знают другие…» – говорит о себе Шерлок Холмс в рассказе «Голубой карбункул». Но ведь детективу – все равно, частому или казенному, – совершенно не нужно знать то, чего не знают другие. Прежде всего, он должен знать все, что знают другие, а это не так уж мало. Он и вправду может не знать, что Луна вращается вокруг Земли, но должен совершенно точно знать фазы Луны и все, что связано с приливами и отливами по всему побережью Британии и на другом берегу Канала. Он должен знать лучше любого фонарщика, когда зажигаются фонари на тех или иных улицах. Он должен знать, в каких местах сушат белье прачки, обслуживающие дома на Парк-Лейн и по каким дням месяца меняют простыни в богадельне для моряков в Чатеме. Он должен знать в лицо всех старших стюардов на трансатлантических пароходах и всех буфетчиков на судах, пересекающих Канал; всех управляющих ночлежными домами к востоку от Сити и на южном берегу Темзы. Узнав только из газеты о месте преступления, он уже должен знать лучше любого клерка из управления общественных работ, где поблизости сидел ночной сторож, охранявший ночью раскопанную свинцовую трубу; мало того, он должен знать, в каком трактире можно найти жену этого сторожа и какую монету нужно дать жене сторожа, чтобы он разговорился. Если возникает вопрос, пыталась ли жертва грабителя в поезде, оглашая воплями окрестности, дернуть за сигнальную веревку, детектив уже наперед должен знать, из какого каната – манильского или русского делаются на данной дороге сигнальные фалы, какая погода – сухая или дождливая – была но маршруту. Хорошо, если детектив знает, на каких линиях подземки больше всего стрелок, но гораздо важнее знать, что такая-то смена фонарщиков так обильно орошает крыши вагонов маслом, что все соображения о стрелках могут сразу же обесцениться. Такого рода деталей, но не мелочей, – неисчерпаемое море, только черпай. Русские переводы рассказов о Холмсе и вправду выхолощены, и многие прелестные слова в них заменены нейтральными «соусами», «коврами» и «юристами»; но сколько же деталей, не упоминаемых и в оригинальном тексте, окружало самого мистера Холмса!
Узнать, какие существовали правила и узаконения, писаные или даже неписаные, относительно любой области викторианского быта, нетрудно, но эти правила были очень далеки от реальности, даже в таких областях, как форменная одежда, не говоря уже о делопроизводстве в Скотланд-Ярде. А вся область законов, регулирующих работу лондонских коммунальных служб и надзор, представляет собой огромное административное облако, проплывающее где-то уж совсем далеко над действительностью. Английское уголовное право времен Холмса настолько громоздко и непостижимо, что изучить его мимоходом, наряду с велосипедной промышленностью и обувной модой, невозможно, а имущественное право еще круче, и намного. Но, просматривая дела и судебные отчеты, можно понять мышление адвоката, коронера и инспектора. Одно время мы пытались рассмотреть всю жизнь Холмса, каждый его шаг через юридическую призму, раскладывающую всякое его действие на иски, поводы для исков, полюбовные соглашения и т. п. Например, револьверная пуля, испортившая обои, – безупречный повод для процесса Холмс против Хадсон, а вовсе не наоборот, как можно подумать. Но та же пуля, застрявшая в стене, становится собственностью наследников земельного владения Портмана, и приватное извлечение ее из стены может дорого стоить миссис Хадсон, и т. д. Современные исследователи находят в рассказах о Холмсе большое количество несообразностей и ошибок, но кажется, что сам Конан Дойл лучше этих исследователей ощущал, не зная законодательства, реальную практику своего времени. Но крайней мере, Холмс ни разу не совершил ничего противозаконного, включая вскрытие сундука с сокровищами в частном доме, во всяком случае ничего такого, что грозило бы ему неприятностями. Чтобы ясно понять, как действительно обстояло дело, нужно узнать множество деталей, и детали рассеяны в песке исторических развалин. А сохранившиеся в целости пирамиды парламентских актов и санитарных правил ничего не дадут.