– Вот увидишь, что после меня тебе некоторое время будет довольно трудно. Попросту неинтересно с молодыми парнями. Они ещё не знают и не могут того, что знаю и могу я.
– Поживём – увидим, – отрезала Маша и направилась в прихожую.
Мужчина в халате и с трубкой в руке не пошёл провожать гостью, как не был изысканно галантен, встречая. Лишь бросил вдогонку:
– Маша, ты не ответила на мой вопрос.
– На какой? – переспросила она уже с порога.
– Мы продолжим наши занятия?
– А какой в этом смысл?
– Разумно, – усмехнулся красавец и добавил:
– Будем считать, что мы в расчете.
– Что?! – заливаясь краской, воскликнула девушка.
– Пойми меня правильно, – заворковал Зильберт, направляясь к ней, – всё в этом мире чего-нибудь стоит. Это тоже непреложный закон жизни. За каких-то неполных два месяца благодаря моему искусству ты достигла больших успехов, и я знаю, переэкзаменуешься на «отлично». Ты же хотела предложить мне деньги за занятия, помнишь? Я сказал, что ни о каких деньгах и речи быть не может между нами. И, как видишь, оказался прав. Иная система расчетов для нас, во-первых, намного приемлемее, а во-вторых, фантастически приятна. Не так ли?
– Какая же ты дрянь, Исаак! – плюнула в его сторону Маша и вышла на лестницу, хлопнув дверью.
Несколько дней после этого она ходила как в воду опущенная. Ей всё время мерещилось, что она искупалась в чане с дерьмом, и от неё отвратительно пахнет. По нескольку раз в день принимая душ, она поймала себя на том, что тяга к чистоте может превратиться в навязчивую манию. Тогда она сама себе сказала, что эпизод с «рэбе из ешивы» следует навсегда вычеркнуть из памяти и просто жить дальше. Однако сделать это оказалось не так просто. Запахи преследовали девушку. В университетской столовой она не могла даже появиться: её сразу начинало тошнить. Дома она избегала кухни, особенно когда мама начинала что-нибудь готовить. Никогда прежде не обращавшая внимания на мир запахов девушка с ужасом обнаружила всё их отвратительное многообразие, от которого невозможно укрыться. Самым страшным для неё стал запах ароматизированного табака, того самого, с которым впервые в жизни она столкнулась у Зильберта. Он мерещился ей даже там, где его в принципе быть не могло. Блестяще сдав переэкзаменовку по английскому, она едва не упала в обморок, когда преподаватель протянул ей зачётку, и от него пахнуло табачным перегаром. Но ведь этот всегда курил «Беломор»! Когда недели через две она споткнулась на ровном месте и, потеряв равновесие, упала, ушибив коленку, в сердцах отругав себя за то, что вдруг превратилась в «дуру косолапую», её вдруг осенила страшная догадка. В тот же день она, прогуляв лекции, сославшись на то, что ей надо в травмпункт из-за ушиба, помчалась в поликлинику. Врач, пожилая женщина округлых форм, глянула на девушку и сразу заявила ей: