Тут уж я заржал.
— Я некромаг! — говорю. — Меня такой ерундой
не проймёшь. А вот от йода я бы
не отказался. Есть у вас йод?
Йод, конечно, у них был и валидол тоже. Я дев послал
за лекарствами и бабушку с ними отправил. Говорящая
языками вперёд всех бегом побежала, ясновидящая с берегиней
бабушку повели. А я телефон достал. Надо было труповозку
вызывать. Упырь, не упырь, но была когда-то Лариса
Петровна человеком. Смерть её оформлять придётся. Благо,
в этих инстанциях все — наши люди, зря меня мариновать
не станут и лишних вопросов не зададут.
А Серёженька рядом стоит. Осознал всё-таки, что к чему,
уже почти не светится. Ночь глухая. Облака разошлись, звёзды
над головой показались. Завыл вдалеке поезд, застучал колёсами,
мимо пронёсся.
— Коля, — говорит мне клирик, — я только сейчас
понял. Вы ведь жизнью рисковали, чтобы нас защитить. Раны
получили в сражении.
— Работа у меня такая.
Серёженька улыбается.
— Вы неправильный Тёмный.
— Обыкновенный. Прабабушка моя на фронте, по-твоему, чем
занималась? Это у нас семейное.
— Спасибо вам, — говорит. — Я очень рад, что
познакомился с вами. Это большая честь.
Хорошо, что он всё-таки бабушке обои не поклеил.
Намучилась бы она с этими обоями. В них бы
Света больше, чем клея вышло. Вся квартира под перенастройку.
Пока бы мы ещё поняли, в чём проблема...
— Вы нам помогли очень, — говорит Серёженька, —
и здесь, и с деньгами. А мы вас никак
не отблагодарили. Дайте я всё-таки вас коснусь, Коля. Это
не Свет будет, не волнуйтесь. Чистая сила, без
знака.
Я на него уставился как баран. Ушам не верю.
А он руку свою сияющую поднимает. К шее моей
прикладывает — там, где упырьи клыки отметились.
И вливает какую-то хрень прямо в сонную артерию...
Нет, не хрень.
Не соврал клирик. Да и не стал бы он.
Чистой силой одарил, без знака.
Стою я ошалевший, дышать пытаюсь. Ноги дрожат. Непривычно
всё-таки. А Серёженька смотрит на меня, смотрит, смотрит,
и... Светлый, так его растак. Контролировать себя не привык.
Не может вовремя остановиться. Добра ведь хочет, а если
хочешь добра, зачем думать?.. Не умеет удержаться Серёженька,
благословляет меня в полный рост от всей души своей
лучезарной. А я и сделать ничего не могу.
Да и не хочу, если честно.
Поисковики — народ пёстрый.
Есть Светлые, есть Тёмные. Шеф мой говорит так: кто сам по
болотам с лопатой шарахался, кто личность бойца установил, родным
отписал и перезахоронил его по-человечески, тот волен кость взять.
Предъявить ему по закону можно, но никто предъявлять не будет. И
это так же верно, как то, что шеф мой — среди Тёмных темнейший.