– Это ужасно! – вырвалось у меня из груди. Пальцы мои задрожали, сердце сжалось. – Что теперь ее ждет? Ее и других… чучел?
– Обычно, они исчезают, – ответила Тори.
– Исчезают? Куда?
Тори пожала плечами.
– Никто не знает, – сказала она. – Рано или поздно, они исчезают. Может быть, они не могут долго прожить после лоботомии, и умирают.
– Чучело, – продолжали дети указывать на девочку пальцами. – Не приближайся к нам, чучело. Иди и найди свои мозги!
Я почувствовала горький запах лекарств, когда девочка прошла мимо меня. Мой нос защекотал запах стирального порошка и пыльных простыней. И сырости. Я на мгновение представила, что все сидящие за столами дети – чучела с перевязанными головами и отреченным взглядом, и холод побежал по моей спине. Но зачем они так относятся к несчастной?
Что она чувствует, находясь там, за пределами своего сознания? За дверью, ведущей в безумие.
Я этого не знала. Никто из тех, кто любопытными взглядами изучал девочку с перевязанной головой, не знал, что она чувствует. Может боль, может страх, а может и вовсе ничего не чувствует. Иначе, почему она не плачет от такого обидного прозвища?
В столовую вошла миссис Лафайет, все издевательства прекратились. С появлением этой высокой темной фигуры, дети испугались и замолчали.
– Если я еще услышу это слово, – сказала миссис Лафайет, – Запру в карцер. Всех одновременно. Доедайте и на работу!
Патрисия стояла у дверей. Она по-прежнему молчала, она по-прежнему ничего не чувствовала.
Доедая эту противную жижу, я вспомнила о матери. Вспомнила маму в молодости, когда подглядывала за ней. Она сидела в саду, а летнее солнце играло на ее любимых сережках. Мама что-то вязала и улыбалась, бросая на меня временами взгляд. Она знала, что я подглядываю.
Мама Тори Грехэм, так же как и моя, умерла. Но ее убили, и сделал это отец Тори. Она рассказывала, что стояла у окна и глядела на то, как отец закапывает маму в землю на заднем дворе. Большие капли дождя наполняли открытые глаза мамы, стекали по ее щекам, скапливались в яме, которая медленно, но верно превращалась в могилу. Тори не плакала, когда рассказывала мне все это. Она сказала, что в первый день здесь все плачут, потом перестают плакать, затем и вовсе забывают о своих матерях.
– Однажды, – рассказала мне Тори, – ты тоже, как и все мы, позабудешь свою маму.