Покрывало из слёз и из мела
Сотни тысяч секунд пролетят, словно сон
Приближая к моменту распада
Все печали и радости – только лишь фон
Твоего лично Райского сада
Когда умирает смерть
Заметали февральские вьюги,
Сквозь забытые всеми поля
Хлопья цепкие, хлопья как руки
Снега чёрного, словно земля.
Он в тени замолчавшей луны
Был изжёванным колким железом,
Обжигающ, как чувство вины,
И остёр, как и лёд своим срезом.
В этот лютень в лесу горевал,
Проклиная снега своим воем
Старый волк, что совсем не вставал,
Но смотрел на снежинки героем.
В его умных глазах только гнев,
Растекался, как кровь над ведром.
И, казалось, что плавился снег,
И, казалось, что жарко кругом.
Мать-волчица уже не бежала,
В её тяжких шагах была смерть,
Она набок в лесочке упала,
Дыбом встала белёсая шерсть.
В её сути, внутри пуповины,
Были спрятаны восемь волчат,
(Может семь, может шесть с половиной,
Кто теперь разберёт – все молчат)
И глаза закрывались у волка,
Стало хуже волчицы чутьё.
Стало тише, всё медленно смолкло,
Смерть открыла забрало своё.
И неспешно так подходила,
Наслаждаясь владеньем своим.
И любовно животных накрыла,
Как покровом своим Серафим.
Но раздался вдруг вопль, и только,
Как прорезался низ живота —
Два горячих, дымящихся волка,
Два волчонка размером с кота
Оказались в заснеженном поле.
И луна захотела взглянуть,
Призывая открыть глаза воле,
Призывая победно зевнуть.
Отгрызая себе пуповину,
Открывая глаза и скуля,
Два волчонка, как два пилигрима
Изучали владенья своя.
Пошатнулась смерть и упала,
Вверх вздымая сияющий снег.