– Это отца Гавриила.
– Тогда всё ясно. Да, помню, как он любил это перечитывать. Что-то его душа находила в этом очень ценное, – с улыбкой на лице проговорил отец, отводя свой интересный взгляд от книги на её нового хозяина.
– Я нашел её в его личных вещах. Как-то всё же решился заглянуть туда. Уж больно было интересно. Думаю, отец Гавриил меня бы простил, – с небольшим грузом вины сказал Рома, протягивая последнюю фразу.
– Конечно, брат. Я думаю, он и хотел, чтобы ты взял её себе. Читай на здоровье! – как-то тихо и неожиданно приятно сказал отче, быстро уходя в темноту и не давая успеть слезам навернуться на глаза, в которых уже были отчетливо видны воспоминания.
В этот редкий момент Рома успел взглянуть ему в лицо. Он с какой-то легкостью переборол себя и легким, спокойным взглядом успел уловить его живые чувства. Ему сразу вспомнилось, как отец Гавриил любил настоятеля и как всегда помогал ему во всем, даже в последние свои дни, молясь больше всего за них обоих.
Все уважали отца Михаила. Этот человек, идущий уже по шестому десятку, всегда казался молодым в душе. Его никогда не покидало ощущение ограниченности времени, которое не было присуще обычному священнику. Для него всегда жизнь текла быстрее, чем для других. Его душа никогда не подавала слабости и чувства смирения с какими бы то ни было жизненными ситуациями. Там, где другой священник оставил бы всё на волю божью, отец Михаил до последнего старался сделать всё сам, но с помощью Господа. За это его и уважали все братья, жившие в монастыре. Все те, кого уже не было в живых.
Рома сидел в своем углу их подземного храма на жестком, давно и полностью продавленном матрасе, укутавшись в грязный и тяжелый шерстяной матрас, надеясь, что хоть так вечная мерзлота не сможет добраться до его больного тела. Сил двигаться, как отец, он в себе найти никак не мог. Даже смотреть порой на то, как тот что-то делает в их подземелье, было тяжело и стыдно.
Уже как пару дней настоятель занимался тем, что реконструировал их выход из под земли наружу. Действительно, эта дыра, что сверху была закрыта небольшим куском металла, а внутри несколькими, почти полностью сгнившими матрасами и чем-то вроде гнилого, деревянного каркаса, никак не вызывающим ощущения безопасности и уверенности в том, что кто-нибудь не спустится к ним туда вниз. Хотя, на самом-то деле, почти никто из живущих здесь, уже особо ничего не боялся. Разве что, сам Рома. В последнее время, в виду его плохого самочувствия, он как-то стал хоть немного переставать думать об этом. Лишь только когда сильный ветер был слышен где-то там, за этими матрасами на потолке, он мог насильно посмотреть туда, что-то представляя и задумываясь. В остальном же, все боялись лишь одного – того самого страшного судилища, ожидаемое каждого. Уже как примерно год такой страх пленил их головы больше, чем когда-либо раньше. Когда к отцу Гавриилу постепенно стала приходить болезнь, он думал об этом, как казалось Роме почти всегда. Даже в разговорах с отцом Михаилом или же с ним самим, всегда ощущалась та самая честность, которая не постигала обычного, здорового человека.