Застолье покатилось своим чередом. Гоша молча уплетал виноград. Вика с Маринкой, как обычно, перемывали косточки другим городским газетам. Лёха в сотый раз рассказывал, как будучи подшофе прострелил себе ногу из пневморужья.
Ром подействовал залихватски – и Иван послал опасения к черту. Шутил, балагурил, украдкой наблюдая за Соней. Ему нравилось, как она смеется – запрокинув голову, открыто, заразительно, с той мелодичностью, которая выдает истинное удовольствие. Нравилось, что она спокойно принимает шутки “с перчиком” и легкую нецензурщину. Несколько раз он сцеплялся с ней взглядом, и каждый раз они смотрели друг на друга чуть-чуть дольше.
Когда еда на столе закончилась, ребята стащили со стены гитару, которую Иван прозвал “фанеркой”, и стали упрашивать именинника спеть. Струны выдали немного завывающий, но в целом почти нормальный звук. Бегло проведя пальцами по матовому нейлону нижних струн и по жестким спиралям верхних, Иван прислушался к внутреннему музыкальному навигатору.
– Вы для меня – просто вспышка. Мчитесь в чужие края. Мне бы нужна передышка… чужая моя. Но нет, не несут меня стертые ноги. Дороги пылят… Я жаба, раздавленная на дороге, жаба раздавленная.
Игралось на раз-два-три. Девчонки вскочили вальсировать. Лёха доедал остатки бутербродов, Гоша уткнулся в экран. Соня явно знала эту песню, ее губы шевелились, беззвучно подпевая словам, в такт музыке она пританцовывала, сидя на стуле, но не решалась встать.
По заявкам слушателей Жигарев спел еще “Ля-ля-тополя”, “Баб-эль-Мандебский пролив” и “Балладу о попсе”. Затем Лёха объявил, что пора уже послушать нормальную музыку, отогнал Гошу от компьютера (тот, впрочем, сразу пересел за Маринкин) и нашел что-то зажигательное. Стол отодвинули к стене – и офис превратился в танцпол. Музыка, состоящая из неоновых зигзагов, заполнила помещение, будя в сердце радостную ностальгию по восьмидесятым. В те годы Жигарев не был юнцом и разменял третий десяток лет, но магия “Чингисхана” и “Арабесок” внушала воспоминания из коллективной матрицы – яркие рубашки, расклешенные джинсы, облака жестких черных кудряшек.
Вика подбежала к Лёхе и что-то шепнула. Тот кивнул, и, когда закончилась очередная диско-тряска, объявил белый танец. И тотчас же Вика по-хозяйски положила руки ему на плечи, а Маринка потянула из-за компа вяло сопротивляющегося Гошу.