Видя сомнение в глазах юнкера, Ларин откинулся назад, прислонился к стене, сказал почти ласково:
– Ты пойми, Николай: все изменилось. Сами понятия справедливости и мироустройства. То, что раньше было хорошо, сейчас оказывается плохо. То, что мы считали правдой, сейчас объявляют ложью. Большевики кровавым плугом пройдутся по нашей стране, они сожгут хлеба и вырастят полынь. Если мы согнемся, если покоримся, то больше никогда не сможем спокойно жить со своей совестью. Это все равно что простить человеку, который обесчестил твою мать. Ты бы простил?
– Но, господин капитан, вы предлагаете самый настоящий вооруженный налет! Одно дело война, ну, даже баррикады, враг перед тобой, это честно, а здесь надо подкрасться, убить, украсть.– Васадзе никак не ожидал от своего командира такого предложения.
– А это и есть война. У нас есть враг, цель, и нам есть что защищать. А насчет грабежа и всего остального – воспринимай это как военную операцию. Вылазка в тыл врага по всем правилам, как вас учили. И имей ввиду: цель у нас не украсть— домой принести. Мы не уголовники. Мы боремся со злом. С красным злом. Пора, юнкер, выполнить долг перед родиной.
Ларин встал. Положил руку на плечо Васадзе.
– Ты подумай. Не долго. И не называй меня «господин капитан», я тебе больше не командир. Если бы не ты, я бы здесь не стоял. Называй меня Алексей Петрович.
Николай думал до утра. Вернее, до тех пор, пока не оказался в теплых объятиях Надежды. Утром же, плохо выспавшись, встретившись на кухне с Алексеем Петровичем, дал согласие.
С тех пор прошло три с лишним месяца. За это время он принял участие в нескольких эксах на почту, на машину, перевозившую деньги, устроили налет на оружейный склад Биткова, в самом центре, на Лубянке, и даже на казарму красногвардейцев в Балашихе. Он состоял в боевой группе из десяти-двенадцати человек, в основном офицеров и юнкеров, но иногда в налетах принимали участие и профессиональные боевики из анархистов «Черной гвардии» и кадетов. После удачной операции каждая из участвовавших сторон брала свою долю оружия и денег. Средства распределялись между партиями и организациями, но так как не было единого центра сопротивления, это все больше смахивало на обыкновенный грабеж. Терялся смысл налета, цель становилась все более расплывчатой. Большевики не то что слабели, а наоборот, казалось, набирали силы. Люди гибли с обеих сторон, поэтому налеты и следовавшие за ними расправы становились все более жестокими. От всего этого Васадзе приходил в уныние. Рассказав о своих сомнениях Алексею Петровичу, тот покачал головой, и из его слов Николай понял, что Ларин и сам уже не уверен в правильности выбора.