Пусть расскажет, что я целуюсь со своим богом – причащаюсь его тела, причастившись крови в коньяке. Пусть расскажет, что мой бог возжелал меня и что счастливее меня нет никого на свете. Пусть расскажет, что каждый мой шаг и каждая строчка отныне – благословенны и прокляты, как полёт бабочки: полёт, обречённый на смерть через день. Пусть расскажет – и пусть потом меня сожгут на городской площади: я буду гореть с улыбкой, вспоминая вкус твоих губ.
Жаль, что в городе Т. нет площади для казней. И что никто меня не сожжёт).
* * *
…Дымная змейка от твоей сигареты поднимается к звёздам, бисером рассыпанным меж клубящихся туч; звёзд здесь непривычно много для меня. Тебя тоже непривычно много. Ты не умещаешься в сознании, точно тёмные громады гор на горизонте: подавляющее величие издали – и страшно представить вблизи. Так долго я видела в тебе только мечту, а суть мечты – в том, что её не достигнешь.
Ужасающе долго. Стоя на балконе рядом с тобой, вдыхая бархатно-ягодный запах твоего «Бонда» с кнопкой, слушая, как ты сыплешь картавыми парадоксами, видя, как улыбаешься и грустишь, как сводишь и разводишь ладони в убедительно-ораторских жестах, – проживая всё это, я всерьёз не понимаю, как выдержала. Или, обретя тебя, перестаю понимать. Так человек, припавший губами к роднику, перестаёт понимать, как одолел пустыню; ведь это был будто бы не он сам.
Когда-то давно, под конец недолгой встречи (я с затравленной улыбкой старалась не завыть: уже знала, что после сверкающего кайфа этого вечера, как всегда, наступят муки ломки – на две недели, или на месяц, или на дольше – до тех пор, пока своевольная капризность моего бога вновь не сведёт нас), ты вдруг вздохнул и сказал: «Тебе всегда будет мало». Фраза мало вписывалась в ход беседы, но никто из нас не объяснил её вслух: не было нужды. Я знала, о чём ты. Ты был прав тогда – прав, наверное, больше, чем думал сам.
Потому что мне действительно всегда мало. Иногда меня саму пугает неутолимость моего голода; разве пища невесомых бабочек – не эфир и нектар?..
– Ну, как тебе вид? – смотришь не на меня, а на охваченные дрёмой домишки посёлка. Прямо напротив твоей пятиэтажки, за забором, приютились собачья конура и какой-то сарай. Ты так мефистофельски, с задорной злобой улыбаешься, глядя на них, что брёвна, кажется, скоро вспыхнут.