И я солгу, если скажу, что не понаслышке знаю об этом.
Хлопающий по спине рюкзак подгоняет меня к остановке, и с каждым шагом ощущение наступающего лета усиливается. Тёплый ветер приносит из булочной запах свежего хлеба, перед которым невозможно устоять; вдоль дороги розовеют пышные кусты; даже колокола сегодня бьют как-то особенно легко. Тёплый ветер заставляет быстрее перебирать ногами по разноцветной плитке. Мне как будто снова шесть, и мне не важно, где я: в кипящем туристами центре Йорка или на окраине безлюдного Хантингтона. Главное – не наступать на щели! Правда, я всё же нарушаю это негласное правило, когда забегаю в пекарню за маленькой булочкой с корицей.
Теперь каждое моё лето начинается с жужжания молнии, пробежки до остановки и… долгожданной встречи с бабушкой. Но так было не всегда. Когда-то меня бросало в дрожь от одной мысли, что мне придётся провести три месяца с ребятами, которые постоянно то ссорятся, то мирятся, то устраивают вечеринки каждые выходные, то не выходят из комнат – в основном в сезоны дождей. Мне всегда казалось, что бабушкины воспитанники на своей волне. Но, когда я немного пожила с ними под одной крышей, я поняла: всех, даже самых разных, объединяет одно.
Они все здесь не по своей вине.
Вот, например, восьмилетняя Луиза попала в приют совсем крохой. Русоволосая девочка, обожающая плюшевые игрушки и толстые энциклопедии, стала кляксой на семейном портрете. Я никогда не интересовалась её родителями, но знала, что им было куда приятнее развлекаться с деньгами, чем с маленькой, к тому же «незапланированной» дочерью. Вот, что бывает, когда человек появлялся не в то время и не в том месте. Плюшевый мишка – её единственное напоминание о прошлой жизни.
Но разве это была жизнь?
Джейкоб попал сюда после несчастного случая. Его родители погибли в автокатастрофе под Йорком восемь лет назад. В тот день снег валил стеной, а колёса автомобиля чудом не сходили с трассы. Но чудо, как ему и полагается, было недолгим. Кроме оглушающего металлического скрежета, предсмертных хрипов и сирен спасательных служб Джейкоб не помнит оттуда, наверное, ничего. Единственным напоминанием о родителях ему служит прямоугольное зеркало в ванной, откуда на него смотрят два лица из одного. Джейкоб постоянно отшучивается, когда ему задают вопросы насчёт прошлого. Так юмор и стал частью его характера – он стал пластырем, под которым скрывается шрам.