– Не исключено, – согласился он.
– И женишься, – заключила она с таким видом, словно доказала свою правоту.
– Если бы я любил женщину, я бы не женился на ней. Если бы я не любил ее, то не смог бы.
– Это похоже на головоломку—загадку. Я сдаюсь. Каков ответ?
– Я прожил во Франции несколько лет, – сказал он, – и усвоил здравый смысл их брачной системы. Любовь и брак не имеют ничего общего друг с другом.
Серые глаза широко раскрылись.
– Ничего общего друг с другом, – спокойно продолжал он. – Любовь – это сплошное волнение; брак должен быть спокойным. Брак означает дом, семью, место для воспитания детей в мире и спокойствии, безопасную гавань. Любовь – это богема, брак – буржуа. Любовь – это безумие; брак – это здравомыслие. Любовь – это болезнь; брак – это крепкое, флегматичное здоровье.
– По-моему, эти идеи просто ужасны! – Воскликнула она.
Он смеялся, глядя на нее своими глазами. Насмешливым тоном он сказал, – а ты, кто любит деньги, ты говоришь, что ты собираешься выйти замуж по любви? Просто по любви? Исключительно по любви?
Она отвела взгляд. Он громко рассмеялся. Она опустила глаза.
– И ни одной мысли о его перспективах получения дохода? – Он насмехался.
Она оправилась от своего замешательства, рассмеялась в ответ на его признание, что она была справедливо поймана на утонченном, женственном лицемерии. Женщина – официально верховная жрица сентиментальности.
– Но я не оправдываю себя ни в малейшей степени, – воскликнула она. – В лучшие минуты мне стыдно за себя.
– Не стоит, – весело сказал он. – Ты просто человек. И никогда не нужно извиняться за то, что ты человек.
Она пристально смотрела в огонь.
– Ты бы … женился на девушке … скажем, ради … ради денег? – Спросила она и раскраснелась не от жара огня.
– Как я тебе уже говорил, – ответил он, – я бы ни за что не женился, даже ради девушки.
– Разве ты не презирал бы любого, кто сделал бы такое?
Она по-прежнему избегала смотреть на него.
– Я не презираю, – ответил он. – Каждый из нас стремится к тому, чего он больше всего хочет. Я, посвятивший свою жизнь своей эгоистичной страсти к живописи, кто я такой, чтобы презирать кого-то другого за то, что он посвятил себя своей страсти к чему угодно: к комфорту, роскоши, снобизму – если это никому не вредит?
– Ты ведь не так уж стар, правда? – Задумчиво спросила она. – Ты выглядишь и говоришь, как человек с опытом. И все же … Я не верю, что ты намного старше меня. Тебе не тридцать четыре! – Воскликнула она в искреннем смятении.