– Нет, но мне тридцать два. Значит, ты на десять лет моложе меня. Я догадался, что ты моложе, чем есть на самом деле.
– Да, мне двадцать два. Но в нашей семье мы хорошо держимся, то есть мама.
Эти открытия в отношении возраста, казалось, доставили обоим живейшее удовлетворение. Она сказала, – ты выглядишь моложе и говоришь моложе.
– Это потому, что я не притворяюсь. Люди думают, что любой, кто все еще откровенен и прост, должен быть очень молод и очень глуп.... Я отсутствовал четыре года. Неужели я кажусь тебе невежественным и неинтересным?
– Нет … очень откровенно … наивно.
Она улыбнулась, покраснела и застенчиво посмотрела на него.
– Знаешь, я чувствую, что знаю тебя лучше, чем кого-либо в своей жизни, даже лучше своих братьев!
– Все говорят, что со мной легко познакомиться, – сказал он, – я практичный и неблагодарный.
Она выглядела разочарованной, но настаивала.
– Я чувствую себя свободнее в разговоре с тобой. Я бы сказала тебе все, что думаю, но никогда не осмеливалась.
– Таких вещей не бывает, – сказал он, поспешно удаляясь от личного. – Человек не может сказать всего, что он действительно думает.
– О, это ни капельки не правда, – воскликнула она. – Я думаю о многих вещах, которые не осмеливаюсь сказать, точно так же, как я хочу сделать много вещей, которые не осмеливаюсь сделать.
– Но на самом деле, то, что ты говоришь и делаешь, – это твое настоящее "я".
Она вздохнула. – Мне неприятно в это верить.
– Да. Неприятно отказываться от лестного представления о том, что наши великие мечты – это наши настоящие "я", и что наши подлые маленькие планы и действия – это просто случайность или дьявол или кто-то еще, кроме нас самих.
Она посмотрела на него, и он с удивлением увидел, что в ее глазах стояли слезы.
– Не надо … пожалуйста! – Взмолилась она. – Не усложняй мне то, что я должна сделать.
– Ерунда.
– Нет, в самом деле, – сказала она очень серьезно. – Помни, я женщина. И женщина должна делать то, чего от нее ждут.
– Как и мужчина, если он слабый.
Он изучал ее с выражением сочувствия, граничащим с жалостью, но без малейшего снисхождения; напротив, с излучением равенства, сочувствия, что, возможно, было его величайшим очарованием.
– Не обращай внимания на то, что я сказал, – продолжал он самым добрым, самым дружелюбным тоном. – Я не в состоянии разговаривать с молодыми девушками. Я прошел обучение в мире, где нет молодых девушек, а есть только опытные женщины того или иного рода. Ты была воспитана в определенном образе жизни, и единственное, что тебе нужно сделать, – это жить этой жизнью. Я говорил про кредо моей жизни, и оно так же отличается от твоего, как дикая утка от домашней.