Я вздохнул и вновь вдавил кнопку плеера – напрасно, чуда не произошло – аккумулятор разрядился окончательно в первые полчаса поездки, как раз на середине песни Криса Ри – «Дорога в ад"*. Вовка проснулся, мотнул курчавой рыжей бородой, развернулся ко мне:
– Михалыч, пойдем подымим.
Я спрятал кубик в карман поношенных джинсов, пожал плечами. Курить не хотелось, даже за компанию. Но заняться все равно было нечем, поэтому мы прошли в тамбур электрички, где Вовка достал мятую пачку красной явы. Протянул мне, но я отрицательно качнул подбородком. Под нами стучали колеса, унося дальше от обжитого и привычного мира. Мы с Вовкой не были даже приятелями – можно сказать, на практику вместе нас отправили случайно. Желая прервать неловкое молчание, рыжий здоровяк спросил:
– Ну как, Михалыч, подергаем за вымя местных доярок?
Я слегка улыбнулся. Пока что подергать мне доводилось только себя самого, а правая рука была самой верной из подруг. Окно в тамбуре было открыто и горячий летний ветер врывался внутрь. Я развернулся так, чтобы сделать глоток свежего воздуха.
– Закончим по-быстрому в этой сраной деревне и рванем обратно в Тюмень, – ответил я, – у меня там еще дел полно, курсач сам себя не напишет. Подработку еще было бы неплохо найти.
– Нехорошо заканчивать по-быстрому, – усмехнулся Вовка, – за это тебе ни одна доярка спасибо не скажет. Не знаю, как ты, а я настроен решительно.
Я бы, может, и ответил что-нибудь остроумное, но в этот момент электричка дернулась, проводник, который шел по вагону, произнес – «Бобыльск, стоим пять минут, Бобыльск!». Мы с Вовкой переглянулись, он торопливо затушил окурок. Мы прибыли к месту назначения.
Лесничий вытер со лба трудовой пот. Пришлось напряженно поработать. Он смотрел на любопытного браконьера, который находился сейчас в трех аккуратно упакованных пластиковых мешках, пополам со щебенкой и битым кирпичом. Сукин сын больше не будет шастать по его лесам. Не приведет сюда приятелей, не станет совать длинный нос, куда не следует. Сейчас этот папкин сынок смирный.
– Видишь, как бывает, дружок, – сказал Андрей пластиковым мешкам, – Карма баба строгая. Ее раком не поставишь.
Руки лесничего были по локоть в крови. Он вытер лоб, не заметив даже, что оставляет красную полосу. Сплюнул под ноги, закурил. Подошел к одному из мешков, развязал его. Отрезанная голова браконьера укоризненно смотрела на бывшего солдата.