Еще так рано, а люди уже повсюду. Взглянув в окно, я увидела сквозь предрассветный туман очертания плащей, шляп и черных, как во́роны, зонтов. Туман, как и люди, теперь везде. Уже несколько месяцев мы все существуем в этой густой серой пелене. Нет больше солнечных дней, нет снега и дождей, есть только туман, скрывающий наши фигуры, размывающий черты наших опустошенных лиц.
Завтра Рождество, а значит, сегодня откроется ярмарка, где за полцены люди смогут купить еду, одежду, подержанные игрушки детям и даже стакан глинтвейна из самого дешевого вина с капелькой такого же дешевого рома – неотъемлемый атрибут всех рождественских публичных пьянок. Прийти на площадь нужно за несколько часов до открытия ярмарки, тогда есть вероятность купить утку или даже рождественского гуся. Но все сто́ящие продукты раскупаются молниеносно, а очереди за ними выстраиваются километровые, поэтому и нужно прийти как можно раньше. Вот они и идут. Ярмарка открывается в полночь, а сейчас только пять утра, но они идут, и их так много.
Кай все еще спал, когда я осторожно подошла к его комнате, минуя скрипучие половицы, и приоткрыла дверь, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Толпа, идущая по направлению к площади, – вот все, о чем я могла думать. Мы теряем время и, если выйдем даже за восемь часов до полуночи, все равно не успеем. Очередь будет необъятная, а попытаемся протиснуться вперед – и нас просто раздавят. Но будить его так не хотелось. Он все еще не оправился от болезни, и хрипы из его груди распространялись по маленькой комнате зловещим шепотом, отлетали от стен и устремлялись на меня, и вместо хрипов я слышала обвинения. Ну что я за мать, если не могу купить эти чертовы лекарства и вылечить его легкие? Что я за мать, если потащу его на эту проклятую ярмарку? А внутренний голос ехидно отвечал: «Лекарства ты не можешь купить потому, что вся в кредитах, и правильно, ведь кто теперь не в кредитах? Если у тебя нет кредита, тебя и на работу-то не возьмут. А на ярмарку ты его потащишь потому, что боишься оставить одного».
Кай проснулся. Повернулся сначала на спину, потом сразу же на левый бок, на спине он долго лежать не мог – задыхался. Прокашлялся и уставился на меня сонным мутным взглядом.
– Привет, мам.
– Там люди уже идут на ярмарку. Но мне не нравятся твои хрипы. Может, останешься?