– Отец вечером после взбучки, позвал и тихо сказал: «Если чести танковых войск взялся держаться, быть тебе танкистом. Но если опозоришь! Сам не пожалею. Понял?» После этого я четко решил, кем буду, тем более после такого одобрения отца, – Александр Дмитриевич
– А в Европе был? – Галина Дымова
– Конечно. Франция, Германия, Швеция. Но там всего лишь на симпозиумах и выставках. А основное место дислокации была восточная Украина, а последний год службы был в Монголии. Тяжело вспоминать. Сколько техники там оставили на сопредельных территориях. Последнего поколения. Еще новенькие, краской пахли. Сердце кровью обливается, – Александр Дмитриевич
– А забрать, привезти обратно нельзя было? – Галина Дымова
– Могли, но «бежали» так быстро, что забрали то, что могли унести. А то, что удалось вернуть, все равно не нужна была никому. Если только перекупщикам металлолома. Как жестоко они резали болгаркой танки и броневую технику. Ей, Богу, как по живому. Затем сокращение штатов, а после полное расформирование нашего подразделения. Вот и я здесь. С Вами чай пью, – Александр Дмитриевич
– И так во всех войсках нашей дорогой армии? – Алексей Дымов
– Именно. Не только мы были разбиты своим же государством, это повсеместно происходило и продолжается. Понимаю, что не может новое государство содержать армию, так как разобраться в своей структуре не может, но чтобы строить новое государство, нужна же армия, без нее ни как. Разрушать мы все можем, а построить, потом же десятилетия понадобятся, чтобы все вернуть. Техника то ладно, восстановим, год, два и вооружение есть. А кадры? Их же растить надо, готовить. Эх, если бы знали каких перспективных, талантливых офицеров в нищету вогнали. Они же спиваются, так как потеряли смысл в жизни. Армия была для них как воздух. А тут просто позвонили и сказали: «Все ребята, идите, куда хотите, Вы нам не нужны». Как так не нужны? До сих пор перед глазами последнее построение перед увольнением. Передо мной стоят солдаты, офицеры. Смотрят мне в глаза в надежде, что прокатившийся слух о расформировании, лишь, чья та злая шутка, что я сообщу о сроках новых учений или о предстоящем пополнении. Вот стою перед ними и молчу. Ком в горле и звука не могу произнести. Так и стояли минут десять в гробовой тишине. Осознавая, что нужно взять себя в руки и через силу постараться поддержать бойцов, постараться вселить надежду на светлое будущее и, возможно, временного расформирования и реальной перспективе возрождения нашего полка. Я готовился всю ночь, перед этим построением, хотя честно уже не спал с месяц точно. Каждый день, ожидая этого звонка сверху. Честно, надежда была о том, что говорят, пишут, показывают, это шутка, заблуждение. Но донесение за донесением открывали мне горькую перспективу. И вот эти ребята стоят передо мной, продолжая держать строй, с честью слушая мои слова – плачут, осознавая о безысходности сложившейся ситуации. Признаюсь Вам, далось мне это очень тяжело и каюсь, что неделю из кабинета не выходил, пытаясь утопить горе в стакане. В граненном таком стакане. Помню, зашел ко мне прапор, лет 20 после учебки. И открыв дверь командным голосом говорит: