– Я согласен! Рассказывайте всё! – потребовал я, глядя на Прокофьева.
И он рассказал. Рассказ длился долго, но я не замечал времени. Более всего, насколько помню, меня поразило самоназвание – вампиры. Я поёжился. Название, честно говоря, не вдохновляло.
– Это, как раз, – улыбнулся Прокофьев, – самое незначительное. Ну, сами подумайте, раз необходима кровь, значит – вампир. Это правда. Чего уж от неё бегать. Нового слова для этого не придумали. А вот то, что приобщив, я отвечаю за вас, а вы очень долго будете зависеть от меня – это более важная правда. Вы ученик, а я ваш ментор: согласитесь ли вы с этим?
Я удивился. Он так и сказал – ментор. Обычно так учителей не называют. В голове у меня теснились сотни вопросов, но задал я самый глупый и бестактный. Кивнув в сторону худощавой фигуры матроса Кошки, я спросил:
– А… э-э, Пётр Маркович, тоже… – я запнулся, как-то не вязалось слово вампир с молодыми полными сил и энергии людьми, сидевшими за столами.
Вдобавок, один из офицеров, смерил меня очень сердитым взглядом.
– Я что-то не так сказал? – осторожно поинтересовался я, – Почему господин капитан на меня так смотрит?
– Просто Пётр Маркович его ученик, – улыбнулся Прокофьев. – А вы, Пётр Львович, чуть было не отозвались о нём в пренебрежительном тоне. А это недопустимо. Кстати, раз вы согласились стать одним из нас, то должны понять, что среди вампиров нет рабов и господ. И тот, кто когда-то был крепостным, среди нас может цениться гораздо выше вас. Сможете ли вы это принять, вот в чём последний вопрос…
…На следующий день Александр Никифорович, воспользовавшись затишьем, привёл меня в госпиталь, где нас уже ждал Пирогов. Я пришёл в восторг, что мне представился счастливый случай познакомиться с ним. Но сам Николай Иванович не был расположен к долгим беседам.
– Прошу, – он провел нас в небольшую палату, где стояла казенная койка, несколько столиков с медикаментами, там же лежали какие-то стеклянные цилиндры, с угрожающе торчащими из них иглами. Ставни были плотно закрыты, и, в дополнение к этому, на окнах висели тёмные шторы. – Ложитесь, – приказал мне Пирогов.
Я замялся, вопросительно глядя на Прокофьева. Больница всегда вызывала у меня опасение и недоверие, как у всякого здорового человека, а уж сейчас тем более. Ожидание чего-то неизвестного, странные приспособления… Спокойствия всё это мне не добавляло. Полковник кивнул с непроницаемым лицом. Пришлось подчиниться. Вытянувшись на кровати во весь рост, я уставился в потолок и крепко сжал кулаки. Прокофьев продолжал стоять рядом, а доктор позвякивал чем-то у столика.