В какой-то момент подняла голову, а я отвернулся – не хотел, чтобы заметила.
Поднялось тёплое от ног, разошлось по телу.
Что это было?
Потом только понял, что.
Лифчик на ней был не от купальника, а самый обыкновенный, белый с цветочками, такие часто у девчонок увидишь, у семиклассниц даже. Вспомнил стыдное – как развлекались с пацанами тем, что затаскивали кого-то в женскую раздевалку перед физкультурой, а сами оставались, держали дверь, слушали, как визжат девчонки. Но они, кажется, сразу понимали, в чём дело, поэтому никогда не кидались на того, кто оказывался внутри.
Так, кричали больше.
Сейчас-то никто так не делает, выросли. Но маленькие лифчики с цветами я запомнил.
Да.
Это меня заталкивали.
Мелкие были, понятно, тупые.
Пошёл к метро, к «Октябрьской», но никак не мог из головы выбросить.
Потом потихоньку забыл, но вскоре появился повод написать – мы должны были бежать кросс (за честь школы), я, Вера и ещё ребята. Но никто не спрашивал, а так, сказали только, посмотрев на нас на физкультуре, – так, завтра бежите отстаивать честь школы, ты и ты. На стадионе. Оденьтесь как теперь, возьмите воду и что-нибудь от солнца.
Всё.
С нами не обсуждали.
Кажется, только Вера обрадовалась.
Обрадовалась, а меня взбесило.
На «Чистых прудах» вышел один, всё ещё вспоминая – так и не побежал ведь, сказал, что плохо себя чувствую. И это ещё более жалким вышло, чем если бы побежал.
Да и Вера была.
Но тогда появились какие-то иные мысли, уже не о парке Горького и золотистой коже, другие, непохожие.
Вот и будут вертеться в голове, пока пойду бульваром мимо закрытых кафе.
Одно, впрочем, открыто, возле люди стоят. Значит, кофе с собой. Останавливаюсь тоже.
Какая-то женщина брызгает на руки антисептиком. Резкий запах бьёт в нос, кашляю. Люди в очереди шарахаются. Хочу сказать им, что не болен, но глупо прозвучит.
И все «Чистые» насквозь пропахли антисептиком, ничем не пахнут больше – ни застоявшейся водой, ни осыпавшимися голубиными перьями, ни тюльпанами. Или это я ничего не чувствую, во мне что-то сломалось, кончилось?
Чёрт. Останавливаюсь, морщусь. Горячее.
Чёрный всегда выходит горячее – если американо с молоком можно пить почти сразу и не бояться, то с этим не выйдет. Надо привыкнуть.
Надо написать.
Кажется, в центре ничего не заканчивается – только у нас на Марьиной Роще тихо, недвижно. Эти малолетки сидели – ну так они из протеста. Пускай бабушки из окон посмотрят, взбесятся.