Пир у Ямвлиха Халкидского, 19 июля 314 года
Через тернии – к звездам, или через терние – и к терновому венцу? Или же вырастет терние и заглушит посеянное в сердце твоем, человек? Что ты выберешь в настоящем, которое есть непреходящее прошлое? И что ты выберешь в прошлом, которое есть бесконечное сегодня?
Сегодня на востоке в дрожащем утреннем эфире ранние пташки сирийской Антиохии увидели яркую звезду. И это блистал Сириус – звезда волхвователей и магов. Наступало урочное время для пиров и жертвоприношений. Божественный Ямвлих Халкидский, великий магистр учений Востока, теург и философ, велел рабам приготовить все для жертвы в его загородном доме, куда пригласил он на пир всех своих лучших учеников.
Ямвлих был аккуратно стрижен, с жесткой седой бородой со следами от частого гребня, как будто он только что вышел от дорогого цирюльника. Как вяз – высокий и сухой, в длинной льняной тунике с широкими рукавами, с некой лукавой тайной в карих глазах, с черными, будто горелые зерна кунжута, крапинками, он шествовал к себе в предместье в святилище Дафны, окруженный преданными эпигонами. А шли на пир к теургу любомудрью Сопатр Апамейский и Феодор Асинский, братья Эдесий и Евстафий из Каппадокии, афинянин Евфрасий и сын красильщика Элпидий из приморской Селевкии – самый юный его ученик, едва расставшийся с отроческой беспечностью. Ямвлих относился к нему по-отечески, как Сократ к Алкивиаду.
Сопатр Апамейский, видать, в знак того, что уже вкусил таинства восточных мистерий, красовался рядом с Ямвлихом в высокой персидской шапке-тиаре. Каппадокийские братья были в одинаковых потертых плащах странствующих философов. Евфрасий – в длинном украшенном египетскими узорами одеянии, а юный Элпидий, сохранивший еще между густыми черными бровями детское удивление, – в короткой алой тунике, выкрашенной краппом в его фамильной красильне.
Выйдя рано утром из Антиохии, Ямвлих неторопливо шествовал по проселку среди виноградников между горой Сильфий и высоким берегом полноводного Оронта и беседовал с учениками о магии и теургии. Тон беседе задавал желчный Феодор Асинский. Он двигал острыми выскобленными скулами так, как будто колол зубами орехи:
– Учитель, как ты отнесешься к тому суждению, что магия – сомнительное дело? Не глупцы же говорят, что приворот замужней, или заговор стрелы убийцы – все это принуждение богов делать зло.