Эпос о бессмертном Ивановиче - страница 13

– Какого черта он там делает, —

и, переведя взгляд на Харчука, заискивающим голосом пробормотавшего —

– Это же Иванович, —

главный минер резко ответил:

– Вижу, что не Пушкин, —

и добавил:

– Убрать, —

и получив приказ немедленно удалиться, маршируя в направлении поселка, Иванович хранил молчание, на расспросы семенившего рядом Харчука, живо интересовавшегося поражающей мощью авиационных бомб, отвечая скупо:

– Все бомбы взрываются одинаково, —

и не прошло часа, как, вернувшись домой и увлекшись идеей создания воздушного шара, на котором, поднявшись в воздух и летая над морем, в хорошую погоду можно было бы с высоты разглядеть лежавшие на небольшой глубине мины, затонувшие корабли и другие сокровища, уткнувшись в расчеты, Харчук неожиданно услышал странный звук, похожий на гром, напугавший взмывшую в небо стаю голубей, и тотчас из раскрытого окна на кухне посыпались с жалобным дребезгом стекла, а еще через полчаса облако пыли, добравшись до Афродитовки, посеребрив кипарисы, рассеялось над садами, палисадниками, огородами, высыхающим на веревках после стирки бельем, крышами домов и куполом местного храма, построенного в честь одного святого, дух которого, в согласии с церковным календарем, активно действовал во благо жителей пропахшего йодом, морской солью и степными травами небольшого поселка на берегу моря, сверявшего в полдень часы с тенью кирпичной трубы бывшей котельной, выложенной белым кирпичом датой «1961» напоминавшей о славных временах освоения космоса и великих трудовых свершений, оставшихся в названиях улиц и поселков с уютными домами, дачами и летними кухоньками, сараями и накренившимися, как Пизанская башня, одинокими кабинками туалетов, похожих на космические модули пришельцев, прилетевших из глубин Вселенной в Афродитовку наблюдать за ходом перестройки, превратившей примыкавшую к поселковому совету площадь в торговые ряды с арбузами, дынями, яблоками, орехами, персиками, абрикосами, черным и зеленым виноградом, зеленью, лавашем, накрытым марлей сыром и разлитым в большие бутыли домашним вином, но, хотя витавший повсюду дух времени внес некоторые изменения в жизнь Афродитовки, все так же радовал взор вытянувшийся полумесяцем на многие километры галечный пляж и приветливый шум прибоя встречал приезжих на автобусной остановке, и все так же с наступлением лета не умолкали цикады в утопавшем в зелени городке, все дороги в котором, и даже выложенная плитами аллея с кипарисами и бюстами героев, стекались к украшенному рекламой йогурта супермаркету, выросшему довольно быстро неподалеку от отгородившегося ивами памятника покровителю крымских санаториев Ильичу, застывшему на заброшенной площади, отбитым пальцем указывая в назидание потомкам на высохший фонтан с гипсовым пионером, выпятив грудь и выставив вперед заменявший ногу ржавый прут арматуры, вместо горна поднесшим ко рту вложенную в руку каким-то шутником пустую бутылку, и все так же с наступлением вечера оживал весь день прятавшийся в тени воздух, неслышным прикосновением шевеля утомленные жарой камыши, скрывавшие от посторонних глаз заросший лилиями пруд на краю поселка, огородными грядками прислонившегося к заброшенному военному аэродрому с отшлифованной дождями бетонкой и опустевшими ангарами, пронзительно завывавшими в сезон штормов, когда тучи разрывали небо в грязно-серые клочья и взбешенный десант волн с яростью выбрасывался на берег, и затяжные дожди плясали пузырящимися лужами на рулежках, помнивших те дни, когда отражаясь в море огненными факелами улетали в ночь самолеты под дружный дребезг стекол всего поселка, население которого пребывало в уверенности, что крыши протекают по вине военных, и в отместку тоталитарному прошлому разбирая оказавшийся никому не нужным после развала СССР аэродром, унося с собой камень, согнутый металлический прут или торчавший из земли кусок железа и проклиная фашистов, в годы войны выложивших шестигранными плитами взлетно-посадочную полосу, обрывавшуюся у моря, на берегу которого Харчук провел свое детство – в Афродитовке тогда еще не знали проблем с водой, каждое лето работал фонтан с трубящим в горн пионером, мороженое в бумажных стаканчиках стоило семь копеек, в участки земли раздавались желающим по месту работы бесплатно, и в те давние времена, когда по всему западному побережью Крыма как грибы после дождя появлялись садовые товарищества и кооперативы, строились дома и магазины, санатории и детские сады, больницы и школы, музеи и библиотеки, котельные и свинарники, без которых нельзя, на улице Будущего вырос двухэтажный дом с накренившейся со дня постройки башенкой и прилепившейся ко входу стеклянной верандой, пристально следившей за выкрашенной зеленой краской беседкой в саду и усеянным опавшими грушами асфальтированным пятачком перед железными воротами, принадлежавшими какой-то приморской базе отдыха, чье название вместе с изображением спасательных кругов кануло в небытие, оставив на память два бледно-голубых пятна, закрасить которые Харчук собирался с тех пор, как, разочаровавшись в городской жизни, он вернулся в Афродитовку, уволившись из одного института за отказ писать на профессора донос, заявив, что он “ничего такого” не знает, худощавой наружности мужчине в костюме мышиного цвета, выпуская струи сигаретного дыма сверлившему взглядом Харчука, неожиданно добавившего, что он и в будущем ничего не узнает о профессоре, так как они с ним не друзья, и хотя Харчука предупредили, что, надумав валять дурака, он гарантирует себе большие неприятности, вместо доноса, не сходя с места, он написал заявление, что считает себя дураком, в результате чего вызывать его перестали и вопросов больше не задавали, но из института ему пришлось уволиться по собственному желанию после того, как, вызванный на другой день в отдел кадров, он услышал в свой адрес, что "нам здесь дураки не нужны", и, поскольку Харчук, как это свойственно переводчикам, был неисправимым оптимистом, полный надежд