– Хозяин дома, пан, в доме почивать должен, а не у черта на куличиках.
Вот Збышек и любовался Надзеей с соседней лавки, пока в дверь не забарабанили.
Гостями оказались дружинники. Вместо приветствия усатый сотник достал из-за пазухи свиток, запаянный красным сургучом, и протянул Збышеку.
– Велено вам передать, пан, и отвести.
– Куда отвести? – удивился Збышек.
– В письме все сказано.
– Панове, так ведь грамоте я не обучен.
К растерянному Збышеку приблизилась Надзея, которая, разбуженная голосами, тоже вышла в сени. Она надломила сургуч, развернула свиток и зачитала вслух:
– «Благословенный Богом благодетель и правитель Озерных Ялин, Вацлав Вишневецкий, князь земель от Закряжья до лесов Старой Волотвы и от Березового Рога до Запалицы, кланяется мастеру-пекарю Збышеку из Мутных Холмов и ждёт его у себя в замке, как только быстро это возможно, в зале для забав».
– Кланяется? – переспросил Збышек озадаченно.
Надзея перечитала свиток и кивнула.
* * *
Князь Вацлав вступил в те лета, когда язык бы не повернулся назвать его молодым, а пожилым – было бы себе дороже. Тем удивительнее, что высокий и могучий воин, каким видели Вацлава ещё на празднике урожая, предстал у столика для шахмат немощным бродягой. Кожа его пошла пятнами, будто заражённая пшеница, серо-стальные глаза помутнели, а волосы утратили тот цвет дубовой коры, который знали все в Ялинах. Двигался он медленно и тяжело, а звучал – точно медный горн, забитый речными голышами:
– Не знаю уж, хлопец, какими дорогами, но дошла до меня слава о твоём хлебе.
– У меня на треть белая мука, светлейший, добрая печь и ловкий подмастерье, – искренне, но с легким раздражением ответил Збышек. В натопленной комнате он мигом вспотел и мечтал об одном: сунуть разгоряченное лицо в сугроб да там и оставить.
– Соловьем заливает! – усмехнулась княжна Ядвига. Она в алом с золотом платье сидела на подоконнике и опять напоминала Збышеку петуха.
Вацлав поднял чёрного пехотинца с шахматной доски словно и не услышал.
– Велел и я его прикупить, – князь показал слона шляхтичу, с которым играл, и поставил на место белой лошади. – Пробу снял. Желудок не тяжелит, это славно. Чесноком ты его натираешь от пуза – это тоже славно. Но более всего мне в душу легло, как ты его размалевал.
Белая лошадь с мягким стуком упала в ведро, которое примостилось под шахматным столиком. Кроме него, в зале для забав имелась маленькая сцена, лавка, затянутая сукном, да ещё высокая подставка под блюда, крытая простыней. На неё-то Вацлав и посмотрел.