Реакция на звонок была скорой, уже через час в сторону Серебряного Бора мчались служивые. Профессора застали за воскресным обедом, выволокли из-за стола, требуя сказать, где прячет Мещерову Ульяну, почему она изволит шутить с органами. Опрокинутый борщ заливал белую скатерть, криминалисты помчались в кабинет снимать отпечатки пальцев с телефонной трубки.
Мотя, как была в кладовке за кухней, так и осела на пол. Девочка жива! Взлетела занавеска в проеме двери и опала, топот был уже на лестнице. Они ее не заметили в темноте. Она тихонечко поставила банку с компотом на половик, лежа на брюхе, выглянула осторожно, выбралась через окно в сад, на ходу снимая белый фартук, пригибаясь, по тропке меж кустов смородины, прокралась к оврагу. Там она столкнулась с Санькой, он понуро пробирался домой от речки. Она прижала ему ладонью рот, заставила присесть, чтобы случайно никто не приметил, прошептала, что надо уходить.
Она повела его не в сторону города по дороге, а в обход деревушек, через Щукино и Стрешнево к Соколу, откуда можно уехать попуткой или на телеге с колхозником. Мотя толково объяснила, что надо устраиваться на работу, что в Метрострой берут молодых ребят с удовольствием, она скажет, что, мол, братишка из деревни приехал…
– Няня! Ну как в город в таком виде?! Ни костюма, ни документов, ни учебников не взял! Ничего! Как так можно жить? Уля из тайги звонила! Нашли обвинение! И тайгу в папином кабинете! Бред какой-то, бред сивой кобылы.
А Мотя словно не слышала.
– Вот и поживем на Сивцевом вражке, не у кобылы, у нашей родни, город большой, затеряемся. А что весь народ без белой рубашки, без костюма живет, это ничего, это нормально. Загорелый, нечесаный, как раз сойдешь за деревенского. Ой, только не умничай, с завода тоже учиться посылают, слыхивала. Сейчас, главное, шкуру сберечь… А я-то обомлела, как услышала, что Улька жива!
– А папа, что с папой?
– Папа-то? Папа профессор, помурыжат, конечно, потом отпустят. Барыня уж всех на ноги поднимут. Ты, главное, сам не попадайся под горячую руку. А там и Улька прибьется, откуда ни возьмись.
– А я знаю, что не утонула она… Нет больше барынь, няня, не называй так больше маму мою.
– Знаешь… так забудь, чего знаешь, – отрезала няня, пропустив мимо ушей замечание.
И Санька по привычке подчинялся, шел за ней как теленок за коровой.