При этом Грохотов поддерживал сползающую с оградки поэтессу.
– Позвольте, – возразил Якин. – Освобождение не имеет к пореву никакого отношения. Свобода выбора – возможно, но уж никак не освобождение. КПСС освобождала народы от прибавочной стоимости, а КПРФ вообще свободна от какой-либо ебли. ЛДПР проповедует «шпили-вили» как компромисс между президиумом и электоратом. А «Единая Россия»… Ебись оно всё в рот!
– Мальчики! – очнулась поэтесса. – Вы вульгарны и грубы в своих рассуждениях. Коитус – это искусство. Да! Искусство первородного соития с целью получения неземного наслаждения. Сношались Байрон и Ахматова, Пастернак и Рабиндранат Тагор. Это толкало их на творчество. Ебля – катализатор творчества.
– Байрон и Ахматова жили в разных эпохах и ебаться просто не могли, а Пастернак… – тут Грохотов, поперхнулся сулугуни и потерял мысль.
В это время солнце уже присело на горизонт и кладбище, на котором мы пили «Малиновый звон», наконец-то приобрело торжественную таинственность и приятные волнительные светотени. Эти вот самые светотени покрыли кресты и надгробия магическим саваном. В сумеречном небе торжественно и тихо летали пузатые совы.
Я вытащил из пакета ещё одну бутылку и она блеснула потусторонним огоньком. Опять стакан пошёл по кругу. На этот раз первым заговорил я.
– Ебля не призрак коммунизма и даже не седьмая заповедь. Это зерцало сознания – не больше и не меньше. Это познание сущего. Познать – это не просто спустить штаны и вдуть пьяной соседке с третьего этажа. Познать – это высшая сфера. Это как в Ветхом завете… Эх! Да что вы знаете про еблю?!
– Беспяткин, сиди смирно, – таинственно произнес Грохотов сухим ртом; у него были круглые глаза. – У тебя за спиной какая-то хуйня сидит, с крыльями и рогами.
Я очень не люблю, когда у меня за спиной маячит какая-либо хуйня, тем более, если дело происходит на кладбище. Однако, я сидел смирно, ощущая затылком тёплое, зловонное дыхание. Журналист Якин наполнил полстакана «Малинового звона» и поставил его на соседнюю могилку. Позади меня кто-то довольно ахнул и неясная тень метнулась к посуде. Я успел разглядеть только хвост. Стакан исчез. И в ночи смачно рыгнули потусторонние силы.
– Отбой, Беспяткин, оно исчезло, – уже громче сказал Грохотов. – Так что ты знаешь про еблю? – спросила поэтесса, почёсывая острый кадык.