Опять пауза, чтобы перевести дыхание.
– И второе – естественная логика мира. Мир – ваш собеседник, ваш соавтор в творчестве, а собеседников и соавторов надо уважать. Не творите неёстественного, как бы вам ни хотелось. Пример… кто-нибудь приведет пример?
– Нигромантия, – выдохнул Клаус.
Д’Эстаон бросил на него взгляд, который Одили показался странно печальным.
– Да, например, нигромантия, хотя не она одна. Поймите, – голос его напрягся до гулкости, – есть могущество выше вашего и право выше вашего, есть грань, на которой вы должны будете отступить. Называйте это как угодно – судьбой, Творцом, высшими силами – это неважно. Важно то, что одним из самых страшных соблазнов для вас станет гордыня. Учитесь смирению, и тогда мир всегда будет вам благоволить.
– Но есть ведь те, кто…
– Есть, – негромко сказал ректор, – но подумайте об этом так, господин фон Бабенберг, хоть вы ещё очень юны – можно очаровать девушку, а можно взять силой. И у того, и у другого способа есть достоинства и недостатки, и результат – кратковременный – будет один и тот же. Но землю наследуют те, кто хочет любви.
На этот раз ему никто не возразил и ничего не спросил. Одиль тоже. её охватил озноб.
Адриано, гад, братишка, где ты…
Д’Эстаон окинул их всех медленным испытующим взглядом и, похоже, остался удовлетворен.
– Доброго дня, господа студенты. Идите. Вас ждут уроки.
– Господин ректор?
Притихшая или нет, Леонор явно не собиралась уходить без последнего слова. Довольный их реакцией или нет, он тем более не собирался уходить, оставив её без ответа.
– Да, госпожа Гарсиа?
– Чем же тогда вы отличаетесь от… остальных? Если то, что можете вы, может любой?
Одили показалось, что ректор выдохнул с облегчением.
– А вот это совсем просто, – сказал он. – Как мы стараемся сохранить веру, так другие стараются её потерять.
– Почему, если это значит – уметь видеть и, – она запнулась, – творить чудеса?
Д’Эстаон погладил свою трость, и жужжание из неё стало громким, как урчание объевшегося сливками котенка.
– Чудеса обязывают действовать, – ответил он, – а умение видеть мешает закрыть глаза и притвориться, что чудовищ не существует.
– А они существуют?
Трость внезапно умолкла, и тишина стала оглушающей.
– Да, – просто сказал в эту тишину ректор. – О да.
***
Из своего первого класса они вышли, не переговариваясь, всё ещё под впечатлением, и это сыграло с ними дурную шутку: когда на башне ударил колокол, призывая к следующему занятию, они как по команде переглянулись и без слов поняли, что никто из них не помнил, куда идти.