Михаил хлопнул приунывшего лекаря ладонью по плечу и вышел из возка.
– Езжай! – сказал он бодро и махнул рукой возничему.
– Деньги и бумаги получишь в Приказе.
Застучали копыта коней. Заскрипели полозья, и возок неспешно тронулся. Михаил не стал провожать его. Начинался апрельский снегопад. Легкие, почти невесомые хлопья снега, кружась, падали на землю, засыпая грязь и слякоть деревянных мостовых. Снега оказалось так много, что за короткое время лег он на землю слоем в два вершка. Салтыков поежился и, открыв тяжелую, кованную железом калитку, скрылся во дворе своего дома.
Три месяца спустя.
Душным июльским вечером, как раз накануне Собора святого архангела Гавриила[14] по лесной стежке, лежащей в стороне от Великоустюгского шляха, неспешно двигались скрипучие дроги, запряженные мохнатым, облепленным колючками монастырским мерином. Двигались дроги от села Морозовицы в сторону Кичменгского городка. Управлял повозкой отец Феона. Его извечный спутник и ученик, послушник Маврикий, сидел за спиной монаха и, спустив ноги с возка, беспечно болтал ими в воздухе, словно деревенский мальчишка, едущий с отцом на городской рынок.
Развлекая себя подобным занятием, Маврикий не уследил, как с ноги его слетела лыковая калига[15] и, совершив беззвучный полет по довольно высокой дуге, скрылась где-то в кустах боярышника.
– Ой-ой! – запричитал послушник, растерянно озираясь на учителя. – Отец Феона, лапоток-то мой улетел. Потерялась обувка!
– Ну, Маврикий! – сокрушенно покачал головой Феона, натянув вожжи.
Мерин, изумленный неожиданной задержкой, нехотя встал у поломанной березы и скосил на своих седоков большой желтый глаз, полный настороженности и недоверия.
– Ищи!
Подобрав полы ветхой однорядки, послушник резво соскочил с возка и, прыгая на одной ноге, скрылся в кустах. Феона проводил его озадаченным взглядом, осмотрелся вокруг и принюхался. Добродушная улыбка мгновенно слетела с его губ.
Маврикий, тяжело сопя и отплевываясь от лезущей в рот паутины, копошился между кустов в надежде отыскать пропажу. Но все было тщетно, время шло, а пропажа так и не находилась. Разочарованный и уставший, он сел на землю и, подняв глаза, оторопел от изумления. Старая калига, тихо покачиваясь, висела на суку прямо перед его носом. Сотворив крестное знаменье, он поспешно водрузил лапоть на холщовую обмотку, перепачканную землей и выскочил из кустов с радостным воплем: