И не беда, что душ был на соседней турбазе, а умывальники на улице. Зато каждый вечер крутили кино, и они, накинув кофточки, сидели на деревянных скамейках с жёсткими спинками под абсолютно черным бархатным куполом, с которого гроздьями сыпались звёзды. Мама шептала ей:
– Загадывай желание!
А папа беззлобно шикал на них обоих:
– А ну, тихо! Кино идёт.
А они тихонько смеялись над ним. "Кино идёт!" – как будто, и так было непонятно, без его объяснений.
Когда она подросла, они несколько раз ездили в Прибалтику. Паланга, Каунас, Вильнюс, Рига – одни эти названия уже звучали музыкой. Летние дожди, промытая зелень, напоенный озоном воздух – одно это уже было чудом после раскаленных дней и душных ночей ее родного города. Спокойные, медлительные люди, вкусная еда, вечерние концерты популярной классики в открытых павильонах без стен, только с крышей – на случай дождя, наверное. Сталь Балтийского моря, в котором купались только смельчаки и эти дюны из тончайшего песка, перекатывающиеся, как живые. И сосны. Это был её пейзаж. Её погода. Но ведомственный санаторий ее мужа был в Сочи. И потому они тут.
Как-то утром совсем не хотелось вставать. Сослалась на плохое самочувствие и осталась в номере. Долго валялась в кровати, потом спустилась на завтрак, позже сидела на балконе, пытаясь читать. Включила радио. И услышала эту страшную новость. Авиакатастрофа. Погибла их команда, родной "Пахтакор".
Она любила футбол. Правильнее, его любил папа. А она садилась с ним рядом, желая просто составить ему компанию. Втянулась, знала всех поименно и болела только за них, за своих.
И вот такое несчастье, такой ужас. Она зарылась головой в подушку, думая о том, что творится сейчас в Ташкенте и у них дома. Не спустилась на обед. Не хотелось ничего – ни есть, ни пить. Анатолий пришел после обеда, увидя ее лицо, спросил, что случилось.
– Ты не слышал?
– Нет, а что?
– Про "Пахтакор", – выдохнула она.
– А, да, что-то говорили на обеде. Авиакатастрофа, вроде? Ужасно. Я в душ.
Она лежала, оглушенная этим его "я в душ", понимая, что за год совместной жизни совершенно не узнала этого человека, своего мужа.
Вспомнила, что как-то, сидя в салоне, услышала разговор родителей на лоджии.
– Не пойму я его, – говорил отец. – Чужой какой-то, не свой. Как за ширмой живёт.
– Тихо, Сема, – полушепотом одернула его мама .– Просто взрослый он, серьезный. Такой пост занимает.