– А-а-а-а!!! – рычал я нечеловеческим голосом, вгрызаясь зубами в одеяло, чтобы приглушить крик.
Для меня жизнь остановилась. Таблетки анальгина и других обезболивающих глотал пачками, но помогало на краткий миг. Чудилось, кто-то жуткий подсмеивался над моими усилиями избавиться от наваждения. Я стал окунать голову в ледяную воду. Сначала испытывал облегчение, потом чувствовал – голову еще сильнее опоясывают жгучие пальцы невидимого врага…
Почти перестал спать. Когда? Только и делал, что прикладывал ко лбу какую-то ветошь, холодную, мокрую. То старался сделать теплый компресс. Повязка накалялась, давила на мозги мучительным неудобством. В дикой злобе срывал намотанное и все повторялось вновь. Весь был в мучительных усилиях выбраться из болезни. Шаг я делал наверх к преодолению ее и вновь скатывался к первоначальной позиции. Сходил с ума, раздавленный одиночеством и беспомощностью. И обратился к Богу. Каждый день отвоевывал свои миллиметры на пути к Создателю – читал постоянно главу из Евангелия и один псалом. Во мне бурлило, шипело и трескалось, как на плите, когда из кастрюли, булькая, выливается жидкость, которая не в состоянии спокойно стоять на огне. И так – постоянно. Я приглядывался к своей муке, изучал ее, забросил лечение пациентов. Казалось, Господь смиловался, боль стала стихать. Дал себе обет – больше не возьмусь за лечение.
В разгар этих сомнений пришла новая парочка: мать с юной девушкой. Не смог им отказать, забыв все свои обещания. Она сразу приковала мое внимание: огромные сине-изумрудные глаза на поблекшем лице, трогательно – безжизненные губы, голубые, просвечивающие веки, длинная льняная коса. Что-то в ней было от одиноко-печальной осени. Тот же тусклый, неяркий свет, та же слабая надежда на жизнь, то же проникновение…
– Что с девушкой? – спросил почему-то смутившись.
– Не знаем, тает, словно весенний снег…
– Сейчас посмотрим ауру, – засуетился я. Поняв неловкость моего поведения, дерзко спросил:
– Как Вас зовут, мадемуазель?
– Мария…
– Красивое имя, оно Вам идет. Вернее, Вашей прическе, – рискнул пошутить, – то и баса, что руса коса.12
Она улыбнулась. И точно живой лучик солнца коснулся ее лица, и затрепетали потускневшие озера глаз… Смотрел и не мог оторваться от этого мягкого сияния: « Где же я видел тебя раньше? Ты пришла ко мне из мучительных грез… Вот она та, ради которой хочется жить, вот она. Когда я еще в колыбели лежал, ты мне уже снилась…»