Скажи, когда-нибудь ты находил,
Как ты, вторую половину
Из крови, смеха, жизни и тоски?
Ну если ты не находил еще,
То боль твоя не так глубока…
И точно хрупкий лед в половодье, стали уплывать ее недоверие и холодность. Она удобно примостилась на сиденье. И я принялся за лечение. Приятно было даже присутствовать рядом. То ли она ошеломляла трогательной хрупкостью, то ли излучала внутреннее тепло. Когда касался ее прозрачного лица, мне становилось легко-легко. Так бывает летом в поле. Идешь, травка опутывает ноги, солнце ласкает, воздух бодрит… И обо всем забываешь, так и шел бы бездумно и радостно целую жизнь…
Она стала выздоравливать. Или это было наше обоюдное стремление к жизни, друг к другу? Я часто шутил с ней после сеансов:
– Ну, сегодня пойдем на свидание?
– Нет, не с кем…
– А то убежала бы?
– Может быть и так, – и она как-то неожиданно смущалась, светилась, звенела весенним колокольчиком. Надо ли говорить, что чувствовал я в такие моменты? Меня не было, были – Мы…
Сначала я не понимал, что значу для нее. То мучился, что она меня не замечает и впадал в меланхолию, то вдруг решал – я для нее целый мир. И тогда расцветал. И вновь сомневался. Мне казалось, что я недостаточно красив, стар, с кривыми зубами, большими, оттопыренными ушами, редкими волосами, у меня очень длинный несуразный нос, темная кожа… Словом, такой, как я, не мог нравиться. Краснел при ней, как мальчишка, говорил несуразные глупости. Молил Бога, чтобы она не замечала моих недостатков…
Однажды я прочитал ей сочиненное мной стихотворение:
Стремлюсь коснуться солнечным лучом запястья, глаз
И трепетным скольженьем вдруг изменить течение ресниц.
И вздрогнешь ты в испуге или лени,
Захочешь уловить ты этот лучик,
Ответить мне волшебным озорством.
Я не сдаюсь, порхаю на плечо, на тень из-под ключицы,
Дальше, дальше.
А может, остановимся, дружок?
Еще не время играм и забавам.
Но воля в расслаблении,
И манит меня твое приветствие, как нежность.
И я спешу, забыв про все на свете,
Тебя расшевелить и рассмешить,
Внезапно в лучик солнца превратившись…
Она удивленно посмотрела на меня, и неожиданно тепло улыбнулась. «Вот она – моя единственная!»
Я понимал, что должен, обязан ее вылечить. Без Марии терялся смысл жизни… Мнилось, еще немного, и выздоровеет… она уже ходила… И вдруг резко стало хуже. Казалось, костлявая рука смерти, сжимая ее за худенькое горло воробушка, сжимала и меня… Глаза несчастной стекленели, покрывались толстой коркой льда, таяло лицо, исчезала жизнь. Истаивал и я…