Уютно булькала кофемашина. Где-то на улице Сакко и Ванцетти, далеко и глухо, просигналил автомобиль. В остальном было так тихо, словно Сашка явилась в морг, а не в студенческую общагу.
– Зря ты так, – рассудительно сказала Юля Гольдман. – Ты же знаешь, если Лизке напомнить, что с ней делал тогда Фарит, – она бесится…
– Я – зря? Это я?! – Сашка зажала ладонями порез на свитере, не то стесняясь, не то ожидая, что из прорехи вывалится сердце.
– Мы все сейчас ужасно нестабильны, – мягко проговорил Денис, оценивая Сашкину реакцию. – Стабилизация закончится перед летней сессией. Поэтому надо как-то щадить друг друга…
– А она меня щадит? – Сашка тяжело дышала. – Как она никого не убила до сих пор, с такими кунштюками?!
– За агрессию нам дают штрафные, – Андрей Коротков вздохнул. – Не жалуйся никому, пожалуйста. Не будешь?
Сашка хотела ответить что-то хлесткое, но в этот момент Костя поднялся, по-прежнему не глядя на нее:
– У меня есть нитки и иголка. Надо зашить, пока дальше не расползлось. Идем.
* * *
В его комнате было непривычно чисто. Разительная перемена – в прежней общаге у парней только что не носки в кастрюлях плавали. Костя сидел на краю аккуратно застеленной кровати, Сашка – на офисном стуле у стола. Над столом висела доска, чисто вытертая, на полке рядом лежали цветные маркеры, и Сашка отводила от них взгляд, как от инструментов из прозекторской.
Костя работал иголкой. На его руке была отлично видна татуировка выше локтя, не темно-серая, как у Лизы, а кирпично-красная. Округлый знак, символизирующий Слово.
– Это больно? – зачем-то спросила Сашка, поправляя махровое полотенце на плечах – Костино полотенце.
– Вообще нечувствительно. Мы после экзамена не сразу сообразили, что нам сделали тюнинг, – он улыбнулся. – Я сперва подумал, может, она временная… знаешь, хной… или чернилами нарисовали…
Он шил тщательно и прочно, будто заделывал рваный парус. В том, что свитер будет выглядеть именно штопанным на самом видном месте, Сашка не сомневалась.
– Мне показалось, ты за что-то на меня обижаешься, – сказала Сашка. – И не хочешь видеть.
Костя вздохнул:
– Помнишь Портнова? «Когда найдете слово, достойное того, чтобы быть сказанным…» Это слово – Женька. Одно слово. Понимаешь?
– Кажется, да, – сказала Сашка глухо.
– Нам никто не объяснил, почему она провалилась и что сделала не так, – он размашисто укладывал стежок за стежком. – Но я-то знаю. Перед экзаменом она подошла ко мне и сказала, что я использовал ее… как презерватив. Сначала переспал с ней, потому что мне нужна была баба, а ты слишком высоко себя ценила для быстрого секса под тумбочкой. Потом я женился на ней, чтобы ты ревновала. Я заставил Женьку поверить, что у нас с ней семья. Потом ушел и стал спать с тобой, когда ты милостиво разрешила. Представляешь, экзамен вот-вот, а она мне все это выкладывает… Тут нас позвали в зал, и она потащила все с собой – все свои страсти. А я просто охренел и в этом охренении сдал экзамен на «пять», сам не понял как. А когда после экзамена вышел в холл и на доске с ведомостями увидел, что вы провалились – ты и она…