Он замолчал и опустил голову.
– Костя, – шепотом сказала Сашка. – Ты не виноват ни перед Женькой, ни передо мной.
Он не ответил. Сашка, не в силах усидеть, встала и прошлась по комнате, придерживая на плечах полотенце:
– Объясни мне! Если ты не человек… нас ведь предупреждали, что после экзамена мы закончимся как люди и начнемся как понятия… как ты можешь все это чувствовать?
– Потому что это не противоречит друг другу! – он укололся иголкой, поморщился, слизнул каплю крови. – Все имеет грамматический смысл. Предательство, манипуляция… зависть, ревность… Женька провалилась, потому что я поступил с ней, как… ну, как поступил. И с тобой – тоже. Когда я это осознал… Почти не смог учиться, третий курс окончил со всеми тройками. Физрук отправил меня на пересдачу…
– Что?!
– Да, – Костя коротко вздохнул. – А я как раз зимой, в феврале еще, подобрал на улице щенка… Больше никогда не буду так делать.
– Костя, – пробормотала Сашка, чувствуя, как трескаются губы, будто пустыня.
– Да, – он кивнул. – Мы все думали, что, перейдя в грамматическую форму на экзамене, станем свободными. От страха. От… всего этого. Великая Речь прекрасна и гармонична… Это правда. Но не вся правда. Они скрыли от нас кое-что: мы прогрессируем, как понятия, только пока в нас остается что-то человеческое. Само по себе Слово, готовое, созревшее – не растет, оно может только служить, быть орудием Речи. Поэтому на младших курсах они ломали в нас людей и вытаскивали понятия, а на старших – поддерживают… консервируют в нас людей или хотя бы человеческие реакции. До диплома, до финального экзамена. Понимаешь?
– Что случилось со щенком? – шепотом спросила Сашка.
– Он умер, – нарочито резко отозвался Костя. – Как моя бабушка. Как все умирают, если ты еще не заметила. Люди вокруг болеют, попадают под машины, разбиваются…
Сашка зазнобило:
– Ты говоришь как он.
– Я и буду как он, – сухо отозвался Костя. – После окончания Института. Потом. Когда-нибудь…
Он закрепил нитку и перекусил ее зубами. Протянул свитер Сашке:
– Вот… зашил, как сумел.
– Спасибо, – Сашка через силу улыбнулась. – Слушай, а твоя мама… Она… есть?
Он кивнул:
– Есть. Но она другой человек.
– Как это?!
– Время дискретно, – сказал он терпеливо. – Это не линия, как мы раньше думали, из прошлого в будущее. Это можно представить, как… систему пузырей, которые мало связаны или не связаны вообще. Через четырнадцать лет моя мама – другой человек, не та, кого я помню. И у нее по-прежнему есть сын – ну, формально. Мы даже созваниваемся по праздникам. Формальный сын, иллюзия сына. Думаешь, мало кто так живет?