– Милый дом, – Хозяйка зевнула, обдав тухлятиной и показав черные пеньки зубов. Одновременно с зевком отворилась дверца кареты. – Вылезай. Забери это, – она пихнула ногой младенца, – отнеси к дыре и там положи.
К какой «дыре»? Яд, заново учась шевелиться, вылез на холод и свет, подтянул сваливающиеся штаны, забрал, как куклу, чуть теплого, в прилипших бисеринках, тощего младенца и огляделся: валуны, ржавые осины, кривые елки – и серый туман. Дальше десяти шагов ничего не видно. Неба нет. Под ногами жухлая трава, песок, щебенка. Он, спотыкаясь, прошел чуть вперед – а лошади где? Нет лошадей. Козлы у кареты есть – а кучера нет… И дышла нет, и хомутов – не нужны этой карете лошади, она сама едет… Хозяйкина волшба.
Из тумана выступила высокая, мокрая от тумана крепостная стена. У самой земли – низкая арка из кусков гранита, рот во мрак, вниз. Яд торопливо положил полудохлого ребенка у дыры, откуда слабо дуло теплом, шевеля обрывок паутины. И воняло такой же кислятиной, как от Хозяйки. А вот если бы в карету не ввалилась рваная толстуха, истаявшая теперь до этой куклы с жалко дышащим животиком – то кого бы Хозяйка сейчас тут положила? А? Яд зачем-то посмотрел на небо. Там низко, наискосок через туман, молча пролетела чайка.
В земляной тьме шевельнулось что-то. Яд отскочил, ушиб пятку о камень – и окоченел: из тьмы вылез белый паук. Размером с кошку.
Перебирая лапками, паук подбежал к ребенку с одной стороны, с другой, захлестнул за шею ниткой паутины и убежал в нору. Яд, боясь отвернуться, отступил на шажок, на другой – и тут из дыры хлынула волна мелких, гораздо мельче того первого, белых пауков, накрыла младенца, схлынула, растеклась под ним белесой шевелящейся лужей – и жалкое грязное тельце, на ходу обматываемое нитками паутины, смыло во мрак. Будто никогда никакой толстухи с нижней замковой кухни и не было на свете.
Он лежал на крыше кареты, вцепившись в ржавые петли для багажных ремней, и старался не дышать. Но пауки занялись Хозяйкой. Они помогли ей стечь из кареты на землю, и теперь та грудой серой морщинистой кожи кое-как шевелилась на щебенке, сдирая последние тряпки. Казалось, в сдутом мешке ее тела ворочается кто-то юркий и тощий. Пауки, большие и маленькие, приседая, окружили Хозяйку тесным кружком и замерли.