– Давайте поскорее закончим с едой и ляжем спать, – сказал он, – Уже поздно. Завтра утром пойдём в город.
Наступила пауза.
– Может быть, – растягивая слова, как делают, когда тщательно их подбирают, нерешительно произнёс Фома, – нам пока не стоит идти туда? Выждем время…
– У меня его нет. – С нежданной резкостью произнёс Равви. – Да, я не жду всеобщей любви и признания. И вам не советую. Я никому из вас не обещаю ни славы, ни богатств, ни власти, ни почестей. Вам придётся перетерпеть многое – голод, холод, ненависть, напраслину… Принять на себя беды, напасти и грехи людские, чтобы получить взамен право на сохранение этого маленького мира. Это не награда, а тяжёлый крест. И пусть сейчас каждый из вас ещё раз задумается, по силам ли он ему. Кто захочет подняться и уйти, вернуться к своей прежней жизни, пускай сделает это сейчас. Никто его не осудит. Не судить должны мы мир, а спасти. Даже если… – он слегка запнулся, но, выровняв голос, закончил: – Если цена этому – жизнь земная…
И снова воцарилось молчание. Лишь похрустывал огонь, пожирая остатки дров.
– Но что есть жизнь земная перед вечностью? – с твёрдой убеждённостью проговорил кто-то.
Религиозные фанатики! Как я сразу не догадался?! А что если они террористы?!
Я с трудом подавил в себе нестерпимое желание сделать ноги, поскольку свою короткую и несовершенную земную жизнь ценил гораздо больше мифической вечности, но, увы. Бежать мне было некуда. Я вглядывался в лица собравшихся, втайне желая найти хоть одного единомышленника, но тщетно. В чёрных от ночи глазах я видел отблески костра и спокойную, хмурую, упрямую, порой, отчаянную, но решимость.
– А что, если я скажу, что один из нас в Иерусалиме найдёт свою смерть?
Тут затих и костёр, дожевавший последние ветки.
– Кто? – робко спросил кто-то из тьмы.
– Кто знает? – Длинная тень от пальца Равви метнулась по кругу, периодически замирая около каждой из сидящих безмолвных фигур. – Быть может, ты… Ты… Или ты… – В этот миг наши с ним взгляды пересеклись, и я едва не вскочил и не бросился бежать, но тело моё одрябло, как тряпичная кукла, и не подчинялось мне. Он посмотрел так, словно я единственный был посвящён в некую тайну, взглядом пристальным, рассекавшим ночь, приказывая мне молчать, завершил:
– Или я.
Я поперхнулся и закашлялся. Мой сосед энергично постучал меня по спине.