Телефон Виктора вновь потребовал минуту его внимания. Он снял трубку.
– Господин Громов, через два месяца вы должны присутствовать на научной конференции в шесть вечера, – произнесла секретарша.
Виктор был несколько озадачен такой подчиняющей формулировкой со стороны подотчётной ему подчинённой. Он уж было подумал, что привилегия оказывать неодолимое давление на президентский чиппендейл действительно отошла его секретарше.
– Почему? – спросил он.
– На конференции запланировано присутствие Геннадия Алексеевича Спиридонова.
Громов беспомощно молчал. Он знал, что именно сегодня стоял отличный день для его смерти. Оружие поставлено. Диктаторская плесень полностью удовлетворена. Новый наркоконтракт заключен. Стало быть, и деточкам будет чем заняться. Мир стал чуточку прекраснее. Да и зубы он почистил. А тут сама Вселенная ополчилась на него. Ему преподнесли возможность заулюлюкать его президентское сиятельство в прямом эфире. Он хлебнул с горла:
– Я буду.
Глава вторая. Вопросов больше нет
Отношения ленточного червя со своим хозяином не так-то просто облечь в изящную словесную форму. Потребуется немалое усилие, чтобы поспособствовать сохранению им своей позиции на основании полезности или просто привычки.
Торстейн Веблен
Виктор Громов казался утомленным. Он со скрупулёзностью Добантона высчитывал специалистов по изящной шагистике на некой сумрачной мизансцене. И это не было пустым намерением его нелепой прихоти, ведь он сидел в окружении современников, чьи неотличимые от страусов предтечи определённо испытывали непроходимые трудности в отношении науки арифметики. Именно они скопили ядерных боеголовок в таких масштабных масштабах, что их хватит уничтожить сотни подобных голубоватых планет.
Вдруг над головой Виктора пролетела мушка… или это был какой-то жуткий жук. Он со свойственной ему педантичностью мог подвести своё текущее окружение к определённому отношению взаимно однозначного соответствия с зарегистрированным ранее космологическим объектом. Итого Громов насчитал 860 болтательных и один летательный аппарат на научной конференции, где сам был заперт с травоядными либералами и хамоватыми державниками с эгоцентрическим мышлением в классификации Пиаже[3].
Его актуарные подсчёты довели его до крайнего изнеможения, когда он услышал имя, вложенное в картавые, к тому же шепелявые уста, к сожалению, не очень-то “бесплатного пса” на той же сумрачной мизансцене: «…Маркс не был прав во всём. Но ослепительная истина о имманентности разрушительных порывов, с определённой квазипериодичностью вырывающихся из тёмных недр рыночных сил, до сих пор сияет неослабевающим светом сознания его многостороннего гения. Рынок эквивалентен неуправляемому хаосу. Макроэкономические построения несовершенного разума в их современной инкарнации не в состоянии установить однозначное соответствие между моделью и реальностью. Даже в том срезе, где реальностью мы назовём только историю. Но оно и понятно. В этой системе нет плана. Наблюдаемые в плоскости деятельности статистические регулярности, в отличие от, скажем, квантово-механической эволюции волновой функции, не подчиняются канонам причинности. Они подобны условному уголовнику, чьи поведенческие повадки могут не соответствовать букве Уголовного кодекса, но соответствуют общечеловеческому стремлению к личному обогащению. Существует невычислимое множество определений человека. Но в рамках любой зоологической таксономии именно способность планировать чётко демаркирует нас от остального животного царства. Тотальное планирование губительно. Это как та из марксистских историй, время которой давно ушло. Но план должен быть. Поступательный исторический процесс эволюции социальных институтов возложил особую роль планировщика на государство, которое совсем неидеально. Но как заметил Томас Фридман: "На Солнце тоже есть пятна". У меня всё. Спасибо вам, дамы и господа!»