Мама, словно почувствовав взгляд сына, шевельнулась, моргнула и открыла глаза. Увидев Мишаню, ойкнула:
– Что тебе? – спросила с недовольством. – В воскресенье хоть дай поспать.
– Три золотых волоска деда Всеведа, – тихим-претихим голосом сказал Мишаня.
– Какие волоски? Какого седа? – переспросила мать.
– Три золотых волоска деда Всеведа, – повторил Мишаня и добавил: – Надо десять копеек на билет, сеанс в ж/д клубе в десять утра начинается.
– Какой билет? Какие десять копеек? – мать вскочила с постели, надела халат, откинула в сторону бросившегося ей под ноги кота Пушка и сразу начала громыхать посудой, одновременно продолжая отчитывать сына:
– Я сколько раз говорила? Нет у нас лишней копейки. На ботинки тебе коплю. Сейчас вот в магазин пойду за молоком, хлебом, сахар опять же поиздержался, селедку надо взять к картошке. А он, десять копеек? Да ты сам хоть копейку заработал? А мне знаешь, как этот воз тащить? Иной раз, хоть в петлю лезь…
Бедность не порок, но, зачастую, едва посильный крест. Нина Сергеевна Коробова думала об этом каждодневно. Бедным и среди бедных жить непросто. Особенно без мужа, да с сыном-оболтусом. О чем говорить? Даже мебель в их доме, была словно компания нищебродов, собранных в одном месте с переулков и тупиков Завокзалья. Самодельный кухонный стол – свадебный подарок свекра и свекрови. Шкаф и кровать в ее комнате – родительские, еще довоенные, слаженные деревенскими умельцами. Два табурета на кухне – приношение от промышляющей бытовым колдовством бабки Кувшинихи, – ей Нина Сергеевна помогла восстановить, отмененную по ошибке, двенадцатирублевую пенсию… До водоразборной колонки, опять же, двести метров. И дорожка туда не зарастает, каждый день вода нужна – и сготовить, и постирать, и грядки полить… А где силы на всё взять? Э-э-х, нервы уж никуда не годятся! Вот на сыне срывается…
Мишаня чувствовал, как после отповеди матери, на глаза его навернулись слезы, побежали по щекам, по подбородку и вниз по шее за воротник рубашки. Он растер лицо ладошками и долгим взглядом исподлобья посмотрел на мать. «Ну, всё, – решил он, – уйду в лес, потеряюсь, то-то поплачешь без меня!»
Он развернулся и быстрым шагом пошел к выходу из дома.
– Стой! Куда? – крикнула вдогонку мать.
Но он не ответил. Обиженно сопя носом, пересек двор, вышел в переулок и побрел куда глаза глядят. Но прежде постоял у пятиэтажки, глядя на пустующий воскресным утром двор, на облупившиеся зеленые скамейки, одинокие качели, чуть раскачиваемые ветерком, на песочницу, в которой в отсутствие детей, хозяйничали коты.