Опустевшая недавно площадь снова
заполнялась народом. На этот раз люди не молчали: они ругали,
обзывали Самайю, плевали в неё, грозили кулаками, швыряли камни и
навоз. Выкрики «Ведьма!», «Убийца!», «Шлюха!» преследовали её всю
дорогу. Среди беснующихся Самайя заметила Сильвестра и отвернулась:
именно он выдал её страже.
Тот же глашатай, который читал
приговор Катрейны, развернул длинный свиток. Священник подбежал к
ней, начал что-то вещать насчёт дьявола и его слуг — Самайя не
слушала. Краск спустился вниз и смотрел на неё бесстрастно, но она
ощущала его беспокойство. Почему он так за неё боится? Дядя его
попросил? Она не видела Сайрона Бадла очень давно и понятия не
имела, где он.
После обвинений наступила её
очередь. Присев, она прямо на досках эшафота начертила руну.
Выпрямившись и облизав сухие губы, она задрала подбородок и
крикнула:
—Я требую суда Истинной
Летописи и готова принять её приговор!
Она боялась, что никто не услышит её
слов. Подняв правую руку, она дрожащим голосом повторила фразу.
***
Ивар с трудом заставлял себя окунать
перо в чернильницу: рука тяжелела от каждого слова. Сегодняшний
день принёс гибель королевы Катрейны. Ему пришлось подробно
описывать всё, что происходило на Волхидской площади. Радовало
одно: своими глазами он этого не видел. Впрочем, радость была
сомнительной: вместо строк перед глазами стояла Катрейна на
эшафоте, теперь вот Мая, которую ждёт костёр.
Несколько страшных мгновений Ивар
пережил, когда Летопись упомянула про Алекса и арбалетчиков. Алекс
спасся — он выехал из Золотых ворот: его никто не решился тронуть.
Георг, похоже, заранее подкупил стражу и подготовил бегство через
ближайшие к Волхидской площади Врата Покоя. Они открывались только
в дни похорон и казней и никем не охранялись из суеверного страха:
якобы любой стражник у этих врат, который попытается задержать
похоронную процессию, никогда не попадёт на небеса, а застрянет на
пороге загробного мира. На воротах не имелось опускающейся решётки.
Георг успешно воспользовался тем, что ворота открывали утром и
закрывали вечером. Ивар читал о побеге, радуясь возможности
отвлечься от событий на площади, где после казни Катрейны Летопись
насчитала восемь трупов, тридцать четыре раненых и помятых в давке
горожан.
Приготовления к новой казни вызывали
у Ивара тошноту: он не жаловал Маю, но не слишком верил в её вину.
Во всяком случае, Летопись об этом молчала, зато внезапно страница
опустела, на ней появился странный красный знак.