Пятеро за неделю умерли от
дизентерии, а может, от сифилиса, двое пристрелили друг друга на
охоте, четырнадцать дезертировали, одного топором зарубил отец
девушки за попытку изнасилования. Всё это Самайя тщательно заносила
в книгу — ежедневные записи помогали сосредоточиться и не думать о
том, что Ноэль мёртв. Она уже перестала плакать, но боль всё равно
возвращалась, как и надежда — что Дим или Краск сдержат слово. А
пока она старалась приносить хоть какую-то пользу мятежникам.
Поначалу к этому делу Георг
пристроил бывшего писаря по имени Гарик, сбежавшего с разорившейся
ткацкой мануфактуры. Его прозвали так после того, как он угорел: он
так увлёкся счетами, что не заметил, как бумаги загорелись от
свечки. Лицо Гарика покрывали следы ожогов, хотя кожу на руках он
умудрился сохранить чистой. Гарик разразился такой жалостной
тирадой о себе несчастном, что Георг посадил его на самое занудное
дело — вести счета. Вскоре стало ясно, что это ошибка: судя по
тому, как часто не совпадали цифры, Гарик изо всех сил помогал
предприятию разориться, и Георг отправил его учиться стрелять за
городом из бомбарды. Орудия валялись в сарае у городских ворот —
никто не помнил, зачем их сюда завезли. Гарик оказался способным,
через неделю от орудий его было не оттащить. Самайе казалось, что
он невероятно счастлив в новом деле, только постоянные дожди и
сырая пороховая смесь портили ему настроение. Отныне его беспокоил
лишь оставшийся запас пороха и ядер — их он всегда помнил
назубок.
Гарик был не единственным
пришельцем: Георгу недолго удалось держать в тайне их появление в
Вышетосе, всё больше мужчин прибивались к их армии. Самайя с трудом
осваивалась в мужском обществе, не раз её пытались затащить в
постель. Когда Игер при всех развязал гульфик обтягивающих штанов,
публично показал свой изуродованный орган и заявил, что это лишь
половина того, что он сделает с обидчиком любой женщины, все
притихли. В отсутствие Георга Игер стал негласным командующим.
Самайя больше не пугалась мужчин:
неприятные попытки ухаживать за ней казались мелочью после того,
что она пережила. Бывшие стражники уважали её за верность королеве
и боялись из-за клятвы на Истинной Летописи, словно она имела
отношение к жуткой смерти Холларда Ривенхеда. За глаза её называли
колдуньей, но здесь различия между верой никого не волновали:
каждый верил, что всяк имеет право любить любого бога, богов и
особенно богинь. Кто-то посещал городскую церквушку, кто-то клялся
языческими богами, кто-то сам читал священные книги или посылал
всех богов в одном направлении. Рик поначалу смотрел на эти
вольности неодобрительно, однако давние разговоры с Сильвестром,
память о Самуиле-Даннике, миролюбивые наставления отца делали своё
дело: Рик взял пример с Георга и перестал обращать внимание на то,
кто во что верит, заботясь только, чтобы обучение шло как надо и
соблюдались правила.