Однажды во время редкого разговора
Рика с Илзой к ним подошёл Теодор Ривенхед и начал расспрашивать
Рика о том, о сём, сверля его большими водянистыми глазами над
крупным отвисшим носом. Имя Самуила всплыло само собой, и сегодня
Рик ощущал запах горелого мяса: огонь превращал его наставника в
пепел и дым. Насколько Рик знал, Самуил никому не причинил вреда,
всю жизнь посвятил добрым делам. Юноша пытался понять, что же такое
ересь, что за неё надо казнить, ведь зарианцы верили в одного с ним
Бога, читали одни книги, молились в одних церквях. До сих пор он об
этом не задумывался и корил себя за это с тех пор, как узнал об
аресте. Наверное, Оскар Мирн, который провожал приговорённого в
последний путь и сейчас истово молился перед костром, мог бы
рассказать, в чём вина Самуила, но спрашивать его Рик не
станет.
«Я жил по заповедям Господа моего,
вы же нарушаете главную заповедь: не убий!» — последние слова
Самуила жгли Рика изнутри до самого дворца. Упав на кровать, Рик
вспомнил, что видел отца, и пожалел, что не остановился и не
попросил прощения.
***
Айварих стоял на небольшом
деревянном помосте перед художником, накладывавшим мазки на
портрет, основу которого составляла дубовая доска. Роскошные
вьющиеся тёмные волосы Дорина Килмаха, спускавшиеся ниже плеч, были
прикрыты полосатым чёрно-белым колпаком; его фигуру скрывал длинный
серый балахон, подпоясанный верёвкой.
Самайя залюбовалась лёгкостью
движений Килмаха, его вниманием к мельчайшим деталям, вплоть до
узоров на стенах. Айварих на портрете походил на оригинал довольно
сильно. Особенно удались художнику голубые глаза — прозрачные и
живые, наполненные ярким белым светом от окна внизу. Казалось, они
следят за каждым твоим шагом, и непонятно, чего в них больше:
властности, одиночества или угрозы. Король стоял на ступеньках, по
которым стелился красный ковёр с чёрным соколом. Жёлтая, отделанная
горностаем, мантия Айвариха свисала до пола, из-под неё выглядывал
коричневый камзол. В одной руке король держал чётки, другая лежала
на эфесе шпаги. Самайя вспомнила портрет Эйварда и присмотрелась:
да, знакомые белый и красный. Килмах, стоя спиной к Самайе, как раз
наносил белой краской очередной штрих на горностаевый мех.
Королева, настоявшая на визите к
супругу, опиралась на руку Самайи и тяжело дышала: беременность
давалась ей нелегко, она выглядела усталой и больной. Доминиарх
Ривенхед сопровождал племянницу. Энгус Краск, что-то нудно
докладывавший королю, замолчал и зашуршал свитками.