Сейчас же я сообщу вещь несколько абсурдную: у меня в детстве тоже был «свой Гитлер». И был дедушка, который, хоть и не водил меня по Красной площади в сомнительной компании, зато, как уверял, прилежно ползал в апреле 45-го по подвалам горящей Рейхсканцелярии в надежде познакомиться с вышеупомянутым персонажем поближе. У меня тоже были ритуальные празднования Дня победы, как и у того мальчика. Тогда собиралась вся семья, салаты вываливались, без затей, в большие эмалированные миски, специальным образом сервировалась селёдка из ветеранского заказа – сначала молоки, сверху, в прежнем порядке, кусочки тушки, потом уже луковые кольца. Но больше всего ценились дедовские прошлогодние «заготовки» – маринованные огурцы, помидоры, перцы, а также овощные салаты всех цветов и вкусовых сочетаний. Поднимались тосты, звенели бокалы, все ждали салюта, а по чёрно-белому телевизору показывали обязательную кинопрограмму.
– Да не… никого мы там не нашли… – дед скептически косился на экран, когда там мелькали кадры, как бы инсценировавшие его боевую молодость: бункер Гитлера, горящий Берлин, бегущие автоматчики…
Помню лёгкую досаду от того, что дед не звенит сейчас золотыми звёздами, не рассказывает, как поднимал в атаку батальоны и полки. Что он не похож на бравых, с мудрым прищуром, ветеранов, которые приходят в школу рассказывать о великих своих подвигах. Танкисты! Лётчики! Подводники! И каждого слушаешь с упоением, если он хорошо понимает роль.
– Хе-хе, мы тоже были подводниками! – смеётся дед, окончательно расслабившись к вечеру. – На последней подводе, в обозе. А теперь вот – ветерина… ветераны! Нам можно (загибает пальцы) – под стрелой крана стоять, улицу на красный свет переходить, за буйки заплывать… А Гитлера не нашли, не…
Ну, а раз дед сказал, что никого не нашли, то значит, никого и не нашли. Нет тела, вопрос не закрыт. (Про Елену Ржевскую и ее воспоминания о страшных находках в саду Рейхсканцелярии дед ничего не знал, ибо мир ещё не был настолько пронизан информацией, как теперь). Тайна осталась тайной, так что мне можно было снисходительно поглядывать на школьных друзей, наперебой рассказывающих друг другу, как фюрер застрелился и сгорел в бензиновой луже – по телику вчера показывали.
Уж я-то знаю, что дело это тёмное, непонятное!.. И так выходило, что у меня Гитлер свой, собственный. Не вызывающий ни малейшей симпатии, но при этом не воплощение зла, а обычный человек. Обычный враг, имя которого – собственное, не нарицательное.