– Прасковья Петровна, вам уже пора уходить. Вы просили напомнить, если увлечетесь ненароком…
Соломатина резко остановилась, сосредотачиваясь, о чем таком просила Любу напомнить? В голове кружились разные нехорошие слова. Выпив, она медленно соображала… Из оцепенения ее вывел голос Николая Петровича:
– Сема, сколько там на твоих командирских натикало?
– Семнадцать часов сорок пять минут, – тоскливо ответил Семен.
– Ой, ой! – всплеснула руками Соломатина, – дома-то уже гости ждут!
– Я вам такси сейчас вызову, – утешила Люба.
…На следующий день Семен, морщась, потирал пальцами виски:
– Рассольчику бы сейчас, или пивка, – он грустно вздохнул и спросил Любу: – нет ли чего у тебя от головной боли?
– Есть. Гильотина, говорят, помогает.
– Пожалела бы, вредина.
– А чего вас жалеть? Вчера надо было сдерживать себя, чтобы не мучиться от похмелья.
– Похмелье – это старинный русский праздник, это вековая традиция.
– К традициям тоже надо относиться избирательно, – подал голос Николай Петрович, – я сегодня к работе готов, в отличие от тебя.
– Ты, друг мой, умен. Небось, антипохмелин принимал, – проворчал Семен.
В это время, обволакивая коллег духами и туманами, в кабинет влетела Прасковья Петровна.
– Привет! – молодецки воскликнула она, бросив сумку на диван. Запах духов плохо скрывал похмельный выхлоп. Судя по всему, Прасковья чувствовала себя прекрасно, будто не водку вчера пила, а целительную амброзию. Семен искренне позавидовал ее самочувствию. Оглядев присутствующих, и убедившись, что привлекла всеобщее внимание, Прасковья продолжила:
– Докладываю, домашний вечер прошел вчера на высоком идейно – художественном уровне, обиженных и трезвых не было.
– Видите, как мы вовремя вас откомандировали, – вставил Николай Петрович.
– Ах, если бы не гости, – выразительно стрельнула глазами на Каржавина Прасковья, – мы бы еще с вами повеселились!
Николай Петрович на кокетливый взгляд коллеги не ответил, уткнулся в журнал и с важным видом стал водить пальцем по фамилиям. Соломатина обиделась и перевела взгляд на сморщившегося от головной боли Семена.
– Ты чего, Сема?
– А-а, – махнул он рукой, – мы вчера у Аллы Сергеевны вечеринку продолжили, ну, я чего-то намешал… не рассчитал, в общем, силы…
Прасковья удивленно подняла брови, потом, осмыслив слова Семена, нервно спросила Николая Петровича: