Большую часть деревни составляли деревянные дома с соломенной крышей, и ветхие, напоминавшие об умирающей культуре северян длинные очаги. Хижина гончара уже осталась позади, а справа показалась кузница Хельна, но дети всего этого не замечали, опустив глаза, они старались скорее пройти, мимо не привлекая внимания шедшего им навстречу инквизитора. Черный плащ скрывал его с головы до ног, но даже тень, спадающая на лицо ужасного человека, не могла скрыть уродливого лица. Олаф не хотел и знать, что скрыто под шлемами троих сопровождающих его рыцарей. Такие "гости" бывают нечасто в столь отдаленных местах, но никогда их визит добром не кончается.
– Снова он. Я боюсь его… каждый раз, когда этот человек проходит рядом, мне кажется, что он укажет на меня пальцем, – заикаясь, сказал Рун.
– Я тоже боюсь, – пробормотал Олаф. Взгляд его вильнул в сторону Руна. – Но он не должен знать об этом, не должен учуять нашу слабость.
– Мы всего лишь дети!
– А они всего лишь взрослые! – напомнил Олаф, слегка улыбнувшись.
Но тут же его улыбку сняло как рукой, а глаза расширились до предела. Схватив товарища за рукав, он резко потянул его в сторону, не дав поднять головы.
– Что там Олаф? Что ты увидел? Я хочу посмотреть! Отпусти!
Вырвавшись из крепких хватки Рун ошарашенно уставился вперед.
На виселице среди площади, болтались безмолвные, мерзлые тела, на их груди висели таблички, что гласили:
«ОНИ СКРЫВАЛИ ВЕДЬМ»
Парни хорошо знали этих добрых людей, они смотрели на их бездыханные тела, освещаемые тусклым светом факелов, безмолвно вспоминая слова Ульриха. Родители девушек с горя старались защитить детей, но поплатились за это жизнью. Впервые ни кольчужная перчатка, ни длинные мечи, больше не пугали Олафа. Он чувствовал, как что-то внутри ломается, трещит, вот-вот рухнет последний рубеж и вырвется темное, ненавистное, жестокое… Но взглянув на ошеломленного Руна, гнев его утих.
– Эй ублюдок! Что смотришь? Твоя родня чтоль болтается? – с ухмылкой сказал человек, углядев парней.
Дети не сразу заметили двух стражников, что стояли у виселицы, скорее всего любуясь своим поступком.
– Может хотите присоединится? – добавил второй, и они разразились диким хохотом. – Для храброго племени всегда найдётся местечко. Ну же! Смелее!
Рун гораздо чувствительнее Олафа с трудом сдерживал слезы. Немногие в темные времена могли оказать поддержку, немногие находили добрые слова. У этих людей все чувства были в достатке. Две рыжеволосые дочки, отобранные инквизитором теперь, пожалуй, остались лишь в памяти, что никогда не угаснет – памяти ребенка.