…За эти дни я столько раз с тобой разговаривал, столько всего напридумывал… и, слава Богу, не получилось написать. Потому что сегодня будет письмо взвешеннее и трезвее.
…В каждой женщине видел тебя (точнее, часть тебя): вот здесь волосы, как у тебя, здесь твоя фигура, здесь грудь, здесь еще что-то твое…
У меня в жизни много чего было, но такого не было.
Моя попытка поговорить с тобой через это письмо – конечно, безответственность. Я тебе совсем ни к чему. Каждый день я хотел к тебе приехать на час-другой и сказать, глядя тебе в глаза, что я тебе ни к чему.
И приехал бы, но были обстоятельства, которые я не мог преодолеть. Потом хотел тебя сюда вытащить, потом…
Сегодня, сейчас я заготовил несколько листов для письма и пишу очень плотно, но, оказалось, зря: не ожидал, что письмо будет совсем не длинным.
…Сразу перехожу к концу письма:
а) я стар для тебя;
б) за мной стоит очень много людей – я не могу их оставить;
в) я – дурак, дома рассказал обо всем.
…Поэтому: плюнь на меня. Слюной. И забудь.
…Вот и письмо дурацкое получилось».
Да здравствует каждый орган моего
тела
И каждый орган любого человека,
сильного и чистого!
Нет ни одного вершка постыдного,
низменного,
Ни одной доли вершка…
У. Уитмен
Мы ходили из магазина в магазин – их в Чемале 10 штук, все стоят рядом. Взяли еды – овощи, фрукты, сыр, вино. Долго ходили, долго выбирали, не понятно, чего искали… Теперь-то, после всего, что случилось, я все знаю и понимаю: важен был процесс. Потому что в одночасье, в одно (или два) мгновения случилось чудо: образовались некие чувства. А когда это случается, то, понятно, никуда от этого не деться, человек становится… Впрочем…
Мы нашли укромное место на берегу реки и разложили все для нашего первого ужина. Потом у нас было еще много обедов, завтраков, ужинов – но этот был – как свадебный.
И он, торопясь чего-то не договорить и упустить, сказал:
– Давай на брудершафт. А тост… За встречу, за шум реки…
– Но брудершафт – это целоваться?
– Да, – сказал он уверенно.
И мне это понравилось.
Это была не наглость.
Мы выпили и слегка соприкоснулись щеками и губами.
И все в этот момент и решилось.
Потом я показала ему «тарзанку», плотину. Потом он сходил в машину (она была в двухстах метрах от нашей поляны) за водой, сказав при этом бесхитростно и безобидно, и я растаяла, уплыла, все поняла (только до сих пор не могу понять своего отступничества):