Ну, а в усадьбе отсутствия Егора никто и не заметил. И никто из семьи Сенявиных не мог тогда знать, что именно в этот день между ними и Егором образуется настоящая пропасть, перепрыгнуть через которую будет уже не возможно.
А Петр Иванович, ничего этого ещё не понимавший и, оставшийся в кабинете с Михаэлем вдвоём, снова завел душевный разговор.
– Когда ты узнал об объявлении войны? – спросил он, не скрывая печали.
– О том, что война неизбежна, я понял сразу, как только узнал, что Австро-Венгрия объявила мобилизацию и начала сосредотачивать свои войска на границе с Сербией. На следующий день я принял решение привезти семью к тебе. Я хочу просить тебя приглядеть за ними покамест война…, – и Михаэль поперхнулся при этом слове. – Покамест всё это не закончится. Оставив их одних в Петербурге, я был бы менее спокоен.
– Нечего и спрашивать! Ты принял верное решение, – ответил Петр Иванович.
– А, что касается о неизбежности участия России в войне, оно настигло меня стремительнее, чем я ожидал. Мы едва успели приготовиться к отъезду, а из Петербурга в штабы военных округов уже шли депеши с распоряжениями начальника мобилизационного отдела ГУГШ, оттуда полетели команды в штабы дивизий, а вскоре и командирам полков вручили пакеты с одинаковым содержанием: «Секретно. Полку объявляется мобилизация». Известие об ультиматуме Германии я получил телеграфом уже в Воронеже. И вот сегодня война объявлена России.
– Как же ты сумел вырваться?
– Проездом, Петя, всего на несколько часов.
– Андрея с Алексеем Валерьевичем тоже ты предупредил?
– Да, еще двадцать шестого июля.
– Знаешь Миша, о чём я жалею? О том, что не могу принять участия в этой войне.
– А знаешь Петя, о чем жалею я? О том, что не имею возможности в войне этой участия не принимать.
И впервые за многие годы, Петр Иванович увидел в глазах друга слёзы.
Ранним утром следующего дня в доме Сенявиных все уже были на ногах. Михаэль уехал, не дожидаясь рассвета, и поезд уже мчал его в сторону фронта, в расположение своего полка. Туда откуда он, возможно, никогда уже не вернётся.
Все женщины в доме стойко восприняли известие о начавшейся войне и старались ничем не выдавать своей тревоги. Особенно спокойной казалась старшая княжна Вера. Она сидела в гостиной за фортепьяно и только наигрывала очень грустную мелодию, когда из кабинета её отца вышел Андрей и Алексей Валерьевич.