Ты спешишь на встречу мне!
И в венке из чёрной сливы
Я стою на берегу.
Буду самой я счастливой,
Я умею, я могу!
Попрощаюсь с жарким летом.
Август, август, догорай!
Закружится в жёлтом цвете
Мой родной ростовский край!
Запах скошенного сена,
Мяты и речной воды
Выручат меня из плена
Снежной озорной зимы!»
«Лето», – написала я пальцем на пыльном стекле и нарисовала сердце, пронзённое стрелой. Увидела, что отец возвращается из тамбура после перекура, стёрла художества одним движением руки: «Никто не узнает о моих чувствах, никто!».
Ростов встречал пыльными, душными объятьями.
– Ну, вот мы и дома, – произнёс отец, – соскучилась?
Я пожала плечами.
Зажигательной девчонкой наступала на город осень. Звенела рябиновыми бусами, трясла калиновыми серьгами и танцевала так, что небо плакало. Юркой дворняжкой вился ветер, играл её цветастой юбкой, рвал на кленовые листья-заплаты. Осень только смеялась. Летела часами, днями мимо меня. И я вдруг очнулась. Алинка помогла. Позвонила. Заявила, что нам надо серьёзно поговорить: «О делах наших скорбных покалякать».
– О чём?
– А ты не догадываешься?
– Не-а.
– Ну, я растолкую, не боись, – пообещала многозначительно.
Мне бы насторожиться. Но я беспечно махнула рукой на слова подруги и снова окунулась в воспоминания. Ничегошеньки не волновало, кроме мыслей о тебе. Выглянуло солнце – о, будто снова август. Дождь – это стук каплей по клеёнке, которой мы укрылись от дождя, когда сидели на лавочке и играли в карты. Арбузы – да, да, помнишь соседи бабушки вытащили огромное блюдо с розовыми сахарными кусками с коричневыми семечками. Позвали нас, детвору, других взрослых. Цела свадьба у двора получилась: шум, смех, сок течёт по подбородку, косточки на щеках, визг – налетели осы. Эх, что там, я сейчас даже Ахматову не могла читать! Только открывала тоненькую самиздатовскую книжицу, сразу сердце билось неровно, гулко, под самое горло. Воображение уносило в даль, страдание усиливалось: ведь всегда, всегда мои чувства оставались без ответа, и очередной раз – чём он лучше? Подумаешь, на лодке катались и на лавочке сидели до первых петухов. Разве ты сказал заветные слова? Разве поцеловал?
«На шее мелких чёток ряд,
В широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут».
– Никогда не плачут, – повторяла шёпотом.