«И кажется лицо бледней
От лиловеющего шёлка,
Почти доходит до бровей
Моя не завитая чёлка», – и вот уже я в бальном зале, да, да, в таком большом, как показывали по телеку в «Войне и мире». Слышу шелест платьев, веера, перья в причёсках. Музыка. Перчатки тонкие по локоть и давит жемчуг на шее, что хочется его сорвать от волнения. Потому что это – я «скольжу по квадратикам паркета» и это – мой
«бледный рот слегка разжат,
неровно трудное дыханье,
и на груди моей дрожат
цветы не бывшего свиданья». А в противоположном конце зала – Он. То есть ты. Равнодушный. Улыбаешься так холодно и отстранённо. Ты, значит, вылитый Печорин, я – вся из себя княжна Мэри. И наше маленькое лето в слезах, оно плачет – нет выхода. И тут Алинка со своим «покалякать» – на тебе. Такая проза. Я вздохнула. И придёт же, и привяжется, и всё ей расскажу, а потом жалеть буду. Или не буду?
«27 сентября 1989г.
Первый месяц осени пролетел, а мы и не заметили, да, Дневничок? Наконец-то в школу пойдём. Если честно – даже соскучилась. Тогда помню, обрадовались на сборах 30 августа, что будем на посту №1 стоять, у Вечного огня. Считай, каникулы продолжились. И дело полезное. А не очень всё оказалось. Потому что придурков полно вокруг, то курсанты-моряки, то ещё кто. Подойдут, и давай кривляться. А ты в ответ – ни словечка не можешь сказать, ни по лбу треснуть.
Новостей скопилось, полна коробочка. Готовься! Я сегодня – как проснулась. Не писала тебе – мы теперь в 10-м учимся, вот пена! Реформа, батюшка. И в школах – перестройка, ага. А тот, кто в последнем классе – тот в 11-м теперь. И так далее, и тому подобное. Нам старшеклассникам подфартило – ничего не изменилось, а вот первоклашкам новый срок мотать, на год больше. Мура какая-то, если честно. И вообще. Шахтёры опять бастуют. Латвия, Литва объявили о суверенитете. Шо це такэ, как сказала бы баб Люба, и с чем его едят? Я, может, и не знала бы, мне Игорь написал. Ну, Игорь – из Каунаса, солдатик. Друг по переписке. Помнишь? В общем, я смотрю, жизнь летом бурлила не только у меня, но и у страны тоже.
Папик ходит хмурый, как тучи на границе – талоны посеял. Особенно на сахар ему жаль. Рад бы на меня свалить, что я где-то положила и забыла, да сам до дома их не донёс. Ходил вчера, полдня ворчал. Такой пеночный! Сам себя обзывал, вздыхал тяжко, как лошади тогда, на замесе. А мне как-то пофигу. Потерял, и потерял. Не в первый раз чай несладкий пить. Я и всю жизнь без сахара согласна, лишь бы… ой, ладно. Молчу.