Когда белые ночи уступили место июльскому сумраку, застучали топоры – это грабили покинутые хозяевами дачи. Мрачными громадами стояли они, полные дров, круп, одежды и обуви, а подчас и столового серебра. Долгими ночами лежала я, не смыкая глаз, ведя молчаливую беседу с карандашным портретом Леонида, или теребя в руках его розу. Утро нового дня приносило надежду, вечер надежду забирал с собой.
Однажды я не выдержала, бросилась на башню, растворила окно, и изо всех сил закричала в пустоту:
– Мама, забери меня отсюда, мама-а-а-а-а-а-а-а-а…
Мой крик поплыл над округой и потонул в высоких кронах финляндских сосен.
* * *
Как всегда, на мамины именины распустились розы. Мама с утра срезала их все до единой. Вазы с розами расставлялись повсюду – на полу, ступенях лестницы, на пианино, на столах и на окнах. И просыпаясь, я уже чувствовала их аромат, предвещавший большой праздник, с гостями, ручными фейерверками, нескончаемыми мамиными романсами о прошлом, об утраченных надеждах.
В прошлом году мы поссорились. Утром за завтраком Липочка опрокинула солонку. Бебе сказала, что рассыпать соль – это к ссоре. Мы ей не поверили, но действительно поссорились. Сейчас я даже не помню из-за чего, видимо, причина была настолько мала?.. Конечно, потом помирились, мама встречала гостей. Помню, Юленька подарила красивый майоликовый чайник. Был Цветочный чай в саду, сласти привезли из Териок. Мама читала свое свежее стихотворение, называвшееся «Дачные контрасты». Я как сейчас его слышу:
Лучами солнышко играя,
Блестит на зелени листов!..
«Редиска, барин молодая,
Купите свежих огурцов!»…
Цветы, раскрыв свои головки,
Струят целебный аромат.
«Кастрюли, ведра, сковородки
Селедки, яйца, вот шпинат!»…
А там под небом, чистым, ясным,
Рой мчится тучек голубых!..
«Шурум-бурум», вдруг громогласно,
«Не нужно ль – щеток половых?!»
И конечно, звучали романсы были. Я аккомпанировала на пианино, мама пела свой любимый. А вечером запускали фейерверк. Вспоминать о прошлогоднем празднике нелегко. За весь год я ни разу не сказала маме, что ее люблю. Я держу в руках эту злосчастную пузатую солонку, и чувствую упреки совести. И сегодня я тоже срезала пятнадцать роз разных цветов – шесть красных, пять розовых, четыре чайные. Я поставила их на пианино. Они совсем раскрылись. Достигли своего апогея. А что дальше? Сколько еще им осталось жить, цвести, радовать, и кого?