Аш-Шер резко развернулся и,
вопреки собственным привычкам, вышел сквозь стену.
Шав улыбнулась: «Ну вот
и всё, обошлись малой кровью», но внезапно помрачнела,
уловив горькую двусмысленность фразы.
— Шав, я не хочу быть
таким, как он. Не хочу. Не могу. Но что
я вообще могу? Желания мне не принадлежат, прав
у меня нет. Выбора тоже.
Голос Кира звучал глухо.
— Инициация открывает
путь — но он только один: стать демиургом. Таким,
как отец. Это если я пройду обряд, конечно. А если
не пройду? В трибы? Жить в унитполисе, клепать
ненужные вещи и смерти ждать? Лучше сразу умереть!
Шав смотрела на него
со смятением.
— Нет, хороший мой, так
не нужно. Прошу тебя, перестань о таком думать.
У тебя другой путь, он скоро откроется тебе...
— Какой другой, Шав, какой
другой?! Я элоим, я рождён для творения миров, для
разделения света и тьмы, для отделения воды от тверди,
для кар небесных, для глины, дерьма и крови! Здесь все элоимы,
тебе ли не знать? Кто мне даст другую жизнь, кто позволит
выбрать иной путь?!
— Т-ш-ш, дорогой, успокойся.
Поговорим перед сном. Видно, время уже пришло. И ещё,
милый, — ни в коем случае не говори отцу
о семенах и тем более о Шивай...
— Ша-а-ав, где мой релакс?! Иди
сюда, пока я вконец не разозлился! — от рёва
отца травка, заботливо приманенная в дом ворожбой Шав,
окончательно пожухла и скукожилась.
— Иду, мой господин, бегу,
простите нерадивую служанку! — улыбнувшись Киру, она поспешно
вышла.
Кир сидел в столовой,
привалившись спиной к дереву Шав. Морщинистая кора приятно
грела спину, словно дерево отдавало накопленное за день тепло.
Кажется, это была яблоня, однако утверждать наверняка
он не стал бы, поскольку не очень хорошо
разбирался в реликтовых видах. Так или иначе,
но от мягко упавшего в траву плода
не отказался — обтёр круглый бок о шорты
и откусил сочный кусок. Плод оказался сладким и пахнул
отчего-то как кожа Шав. Или же это кожа Шав пахла яблоком?
Кир попытался определить
и запутался.
Да какая разница, Шав всё равно
слаще любых яблок!
Поймав себя на этой мысли, Кир
густо покраснел. В последнее время его всё сильнее одолевало
тёмное желание, от которого мутнело в голове
и тяжелело в пахе. Конечно, он был в курсе
физиологических изменений, происходящих с его телом,
и мог перечислить все этапы пубертатного периода,
с лёгкостью оперируя при этом медицинскими терминами,
но оказался психологически не готов к тому, что
фокус его желания сосредоточится на галме[1] отца.