Тогда Полина впервые видела, как бабушка спрятала, видимо, от них ото всех, мешочек, похожий на осиное гнездо, которое Полина – тоже впервые – видела на дереве в лесу на даче в Ораниенбауме в первый день войны. Серый такой мешочек бабушка пристроила между стеклами, внутрь нижней фрамуги и прикрыла куском жёлтой детской клеёнки.
– Там были осы? – спросила Полина.
– Осы, деточка, осы, – сказала бабушка. – Их бывшее гнездо.
Уже спустя несколько лет после войны Полина, которая уже жила в другом городе и приехала к родным на каникулы летом, спросила бабушку, зачем в окошко она положила осиное гнездо – на память? И бабушка рассмеялась, развеселилась даже, сверкнула вишневыми своими глазами, её смуглое лицо разрумянилось, как разрумянивалось обычно за общим столом, да когда ещё в связи с каким-нибудь хорошим событием чуть-чуть выпивали.
– А разве я о смешном спросила? – недоумевала пятнадцатилетняя Полина.
– О смешном? Нет, о страшном. В мешочке я прятала осколки шоколада, Валентина принесла их, перемешанные с землёй, когда раскапывали то, что осталось от Бадаевских складов. А Ольгу совсем нечем было кормить, и я процеживала и кипятила ей этот шоколад, чтобы было ей питательной жидкости в день по полстакана. А смеюсь… да потому смеюсь, что прошло ведь всё это. А еще – твоё простодушие рассмешило, хотя тут, может, скорее плакать надо – легко простодушного провести.
Бабушка редко так много и подробно говорила, как в тот раз. И стало понятно, что каждое её движение, каждый поступок был направлен тогда, в войну, чтобы помочь дочери спасти и сохранить всех детей, включая Полину. «Вот почему я никогда не чувствовала себя среди них сиротой», – мелькнуло тогда у Полины.
– А помнишь, как я съела Ольгину кашу?
– Помню, – сказала бабушка. – И ты помнишь?
И тут бабушка сделалась строгой, сказала:
– И за то, что ты разбила бутылочку Олиного молока – помнишь, в Барнауле? – я тоже не могла тебя ругать. Да и Олюшке тогда уже был год, не грудничка от голодной смерти спасать.
Полина отметила тогда про себя, что они с бабушкой помнят одно и то же, и чувствуют по поводу этого, выходит, похожее. Да, именно случай с кашей, когда они были еще в Ленинграде, осенью сорок первого, и случай с бутылочкой молока уже в Барнауле, в марте сорок второго (Полине было семь и восемь лет) стоят в её памяти во всех подробностях всю жизнь.