– Передай Нине Николаевне поклон от меня.
С гимназисткой Ниной Зиневич бывший прапорщик Смоляков познакомился на Украине. Бывалый краском, донской казак, дважды раненный, прошедший бои Германской и Гражданской войн, влюбился в 17-летнюю девицу и тут же сделал ей предложение. Родители были в шоке. Они видели единственную дочь высокообразованной дамой, а тут… Но Александр Смоляков недаром был полным тезкой Суворова, он взял семейную твердыню – штурмом ли, измором ли, но взял, убедив родителей, что если их дочь поедет с ним в Москву, то будет учиться там в… университете. С тем и благословили. Молодая чета отбыла по служебному направлению мужа в Москву. Но прежде завернули в станицу Харцизская под Ростовом, где молодая супруга была представлена свекру и свекрови. Выбор сына получил полное родительское одобрение.
В 1933 году Смоляков руководил курсами по тактике разведывательной работы в военной академии имени Фрунзе.
А Нина Николаевна и в самом деле поступила в МГУ на факультет иностранных языков. По провидческому совету мужа она выбрала романо-германское направление. Он и сам неплохо знал немецкий, помогал ей, она делилась с ним свежими знаниями… Так они нашли «общий язык», столь важный в семейном взаимопонимании. Учиться Нине было чрезывычайно сложно: один за другим родились дочь и сын. Но, тем не менее, она защитила диплом. А дальше пошли переезды, гарнизон за гарнизоном – Витебск, Смоленск, Белосток… Будучи женой разведчика Нина привыкла сама и научила детей особой осторожности в общении с незнакомыми да и знакомыми людьми, приучала их к готовности быстро сменить место жизни. На этот случай, где бы не жили, всегда были заполнены два «тревожных» чемодана – один с детскими вещами, другой со взрослыми.
Здесь, в Белостоке, полковник Смоляков был назначен начальником разведывательного отдела 10-й армии. Вести разведку приходилось, что называется, со связанными руками. Московское руководство разведупра требовало особой осторожности в агентурной деятельности, дабы не разозлить немецких «камерадов». Практически ее и не было, настоящей закордонной армейской разведки. Но Смоляков ухищрялся добывать сведения о вероятном противнике всеми мыслимыми и немыслимыми путями. Запрещалось допрашивать немецких летчиков, которые нарушили советское воздушное пространство и которых принуждали совершать посадку на наших аэродромах. Разрешалось только беседовать с ними безо всякого нажима и без протоколов. Смоляков, хорошо зная немецкий сленг (специально изучал сверх программы), умел разговорить воздушных разведчиков и кое-что выуживать у них. Перебежчиков, а их было немало, допрашивать разрешалось, и Смоляков часами вел с ними беседы. Перебегали в основном поляки, которых призвали в вермахт на той стороне, в «генерал-губернаторстве», и они при первой возможности пересекали еще толком не устоявшуюся границу. Случалось, перебегали и немецкие солдаты. Все они, и поляки, и немцы, пытались сказать самое главное: Германия собирается напасть первой («Герман хцэн заатаковть Россию!» – «Hitler soll Sowjetisches Russland angreifen!»)